Мы будем иметь здесь в виду языки, специально создан­ные логикой в качестве средства точного анализа некоторых процедур мышления и, главным образом, логических выво­дов одних высказываний из других и доказательств высказы­ваний. Прежде чем приступить к описанию специальных ло­гических языков (языка логики высказываний - ЯЛВ и язы­ка логики предикатов - ЯЛП) полезно отметить некоторые их особенности по сравнению с обычными (разговорными, национальными) языками; при этом будем иметь в виду язык логики предикатов, как более богатый по своим выразитель­ным возможностям в сравнении с языком логики высказы­ваний.

1. ЯЛП является искусственным языком; он предназначен для определенных целей (например, для аксиоматического построения теорий, для анализа содержания высказываний естественного языка и выявления логических форм выска­зываний, а также понятий, отношений между высказывания­ми и понятиями, для описания правил рассуждения, форм выводов и доказательств).

Если в обычных (естественных) языках выделяются три семиотических аспекта - синтаксический, семантичес­кий и прагматический, - то в языках, которые подлежат описанию, имеются только синтаксический и семантический аспекты. Как уже говорилось ранее, наличие прагматическо­го аспекта в естественных языках связано со встречающи­мися в них неопределенностями и отсутствием определен­ных правил (смысловой неоднозначностью каких-то выраже­ний, и главным образом отсутствием точных правил по­строения их выражений, например, предложений). В ЯЛП нет никаких неопределенностей, в нем имеются точные пра­вила образования аналогов имен естественного языка (тер­мов) и аналогов его повествовательных предложений (фор­мул), а также точные правила, определяющие значения его выражений. Языки такого рода называются формали­зованными.

В естественном языке наряду с той его частью, которая предназначена для описания внеязыковой действительности (объектная часть языка), имеются слова, обозначающие вы­ражения самого языка («слово», «предложение», «глагол» и т. д.) и предложения, в которых утверждается нечто, отно­сящееся к самому языку («Существительные изменяются по падежам»). Такие языки называются семантически замкнутыми. В искусственных языках логики имеется только объектная часть, точнее говоря, они содержат лишь средства для описания какой-то внешней по отношению к нему действительности. Все то, что используется для харак­теристики выражений самого этого языка и необходимо при его описании, выделяется в особый язык. Описываемый язык (в данном случае - ЯЛП или ЯЛВ) называется объ­ектным языком, а язык, используемый для его описа­ния, анализа и т. п., - метаязыком по отношению к данному (объектному).

ЯЛП (как и ЯЛВ) характеризуют обычно как символи­ческий язык, потому что здесь используется особая символи­ка, прежде всего для обозначения логических связей и опе­раций. Специальные символы употребляются также в каче­стве знаков для обозначения предметов, свойств и отноше­ний. Употребление символики способствует сокращению за­писи высказываний и облегчает, особенно в сложных ситуа­циях, понимание смыслов соответствующих высказываний.

5. Характерной особенностью ЯЛП и ЯЛВ - для систем так называемой классической символической логики - яв­ляется их экстенсиональный характер. Для ЯЛП он состоит в том, что предметные значения его термов (аналогов имен ес­тественного языка) зависят лишь от предметных значений их составляющих, а истинные значения сложных формул от истинностных значений составляющих последних. Сказан­ное относится и к ЯЛВ. Обобщенно говоря, экстенсиональ­ность указанных языков состоит в том, что предметные зна­чения аналогов сложных имен естественного языка в них за­висят лишь от предметных значений, но не от смыслов их составляющих, а истинностные значения аналогов сложных высказываний естественного языка зависят от истинност­ных значений (но опять-таки не от смыслов) их составляю­щих. Это выражается, например, в том, что свойства и отно­шения между предметами в составе высказываний рассмат­риваются (или по крайней мере могут рассматриваться) как некоторые множества предметов - объемы соответствую­щих свойств и отношений. А также в том, что допустима за­мена любой части сложности высказывания, представляю­щей собой в свою очередь некоторое высказывание, любым другим высказыванием с тем же истинностным значением.

Наиболее существенным для данных языков является на­личие точных правил образования его выражений и припи­сывания им значений и особенно то, что каждая знаковая

форма приобретает при этом определенный смысл. В есте­ственном же языке мы имеем такие выражения (знаковые формы), которые в различных случаях их употребления име­ют различные смысловые содержания. Так, например, выра­жение «все книги данной библиотеки» имеет явно различ­ный смысл в употреблениях: «все книги данной библиотеки написаны на русском языке» и «все книги данной библиоте­ки весят 2 тонны».

Важной особенностью ЯЛП является также прямое соот­ветствие между структурами его знаковых форм (формул) и структурами выражаемых ими смыслов. Соответствие состо­ит в том, что каждой существенной части структуры смысла соответствует определенная часть знаковой формы. Так, в структуре смысла простого повествовательного предложе­ния, то есть в структуре простого высказывания, необходи­мо выделить, например, отдельные предметы или классы предметов, о которых что-то утверждается в высказывании

(в знаковых формах им соответствуют единичные или об­щие имена), а также свойства или отношения, наличие кото­рых у соответствующих предметов тоже утверждается (в ка­честве знаков для них в ЯЛП употребляются предикаторы).

Рассуждения, осуществляемые в естественном языке с учетом смыслов языковых выражений и представляющие собой, по существу, операции именно с этими смыслами (с мысленными предметными ситуациями), могут быть пред­ставлены в формализованном языке как операции со знако­выми формами высказываний. Операции эти осуществляют­ся по правилам формального характера, «формального» в том смысле, что для их применения необходимо учитывать лишь то, из каких знаков составлены знаковые формы и в каком порядке расположены эти знаки. Ясно, что подобная возможность отвлечения от смыслов высказываний при опи­сании форм правильных рассуждений необходима для авто­матизации многих интеллектуальных процессов и является условием обеспечения максимальной точности в построении научных выводов и доказательств, которые при этом стано­вятся всегда проверяемыми.

У людей, не знакомых с современной формальной логи­кой, нередко складывается мнение, что она, имея дело со специальными формализованными языками, изучает особые формы рассуждения именно в этих языках. Однако никаких особых форм такого рода не существует. Формализованные языки являются лишь средством выделения различных типов отношений вещей, которые представляют собой логические содержания высказываний и определяют формы правильных рассуждений в любых процессах познания.

Язык логики предикатов, как увидим далее, является ре­зультатом определенной реконструкции естественного язы­ка, цель которой состоит в том, чтобы привести в соответст­вие логические формы высказываний с их знаковыми фор­мами: языковые формы этого языка адекватно выражают смысловые структуры высказываний, что отнюдь не всегда, как уже подчеркивалось, имеет место в естественном языке.

Язык логики высказываний является результатом некото­рого упрощения ЯЛП за счет того, что в нем не учитывается структура некоторых высказываний. Это обстоятельство приводит к появлению новой семантической категории, от­сутствующей в естественном языке, а именно, п р о п о з и -

циональных знаков (символов, переменных): p v p 2 , р у ..,р п , предназначенных для обозначения некоторых вы­сказываний без учета их внутренней структуры. Существен­но, что здесь (в ЯЛВ) не выявляется состав простых выска­зываний, их субъектно-предикатная структура, а выявляются лишь логические формы сложных высказываний. Поскольку этот язык имеет более простое строение, методически целе­сообразнее именно с него начинать рассматривать искус­ственные языки логики.

ЛОГИКА И ЛИНГВИСТИКА 2 страница

В лингвистике философские исследования понятия в семантическом аспекте нашли отражение в теории лексического значения (ЛЗ) слова. При этом одни ученые отрицали связь понятия и лексического значения слова, а другие их отождествляли. Соотношение между ЛЗ и понятием бывает различным, так как ЛЗ может быть шире понятия и включать в себя оценочный и ряд других компонентов, а может быть и уже понятия в том смысле, что отражает лишь некоторые черты объектов, а понятия охватывают их более глубокие и существенные признаки. Кроме того, ЛЗ может соотноситься с бытовыми представлениями об окружающей действительности, а понятия связаны с научными представлениями о ней. Совмещение понятия и ЛЗ наблюдается только у терминов. ЛЗ и понятиям противопоставлены концепты - центральные объекты когнитивной лингвистики - единицы ментальных или психических ресурсов нашего сознания и той информационной структуры, которая отражает знание и опыт человека, содержательные единицы памяти, всей картины мира, отраженной в человеческой психике.

Когнитология , междисциплинарная наука, исследует когницию познания и разума во всех аспектах его существования и "устанавливает контакты" между математикой, психологией, лингвистикой, моделированием искусственного интеллекта, философией и информатикой (анализ названных межнаучных соответствий и связей подробно дан в работе ). Когнитивная лингвистика по своим методологическим предпочтениям находится в известной оппозиции по отношению к так называемой лингвистике соссюровской. Однако без учета результатов исследований по когнитивной лингвистике современные работы по языковому моделированию, на наш взгляд, утрачивают всякий смысл.

Согласно теории A. Паивио , система ментальных репрезентаций находится в состоянии покоя и не функционирует до тех пор, пока какие-либо стимулы - вербальные или невербальные - извне не активируют ее . Активация может происходить на трех уровнях обработки сигналов: репрезентационном (лингвистические сигналы возбуждают лингвистические структуры, невербальные - картины или образы), референциональном (вербальные сигналы активируют невербальные, невербальные - вербальные) и ассоциативном (возбуждение каких-либо образов в ответ на слово и извлеченное из памяти название для получения сигналов сопровождается также возбуждением разного рода ассоциаций и теми и другими) [там же, с. 67 - 70, 121 - 122]. Память представляет собой семантическую "сеть", "узлами" которой являются как вербальные единицы (логогены), так и невербальные репрезентации (имагены). Каждый "узел" сети - "коннекционистской модели мозга" - при необходимости может быть активирован, т. е. приведен в возбужденное состояние , причем при активации мозга не исключены ошибки, т. е. возбуждение "не тех" или "неправильных" участков, или отдельные "узлы" оказываются возбужденными более, чем это необходимо, и человека захлестывает поток ненужных ассоциаций. Очень важно знать, какие типы знаний активируются в тех или иных случаях и какие структуры сознания (от единичных репрезентаций до таких их объединений, как фреймы, сцены, сценарии и т. п.) они при этом вовлекают.

Понятие архитектуры когниции ("архитектуры разума") связано с представлением о том, какие механизмы обеспечивают осуществление когнитивных функций, т. е. омоделировании человеческого разума . Многое в моделировании считается врожденным, т. е. существует как часть биопрограммы человека, остальное является результатом процессов когнитивного развития человека, но что именно - об этом идут непрерывные дебаты [Н. Хомский, 1972; Tomasello, 1995]. C распространением модулярной теории Дж. Фодора и Н. Хомского архитектура когниции описывается с помощью перечисления отдельных модулей (восприятия, рационального мышления, памяти, языка и т. д.), причем предполагается, что в каждом модуле должно действовать сравнительно небольшое число общих принципов и единиц. Нормальную работу модулей обеспечивают механизмы индукции, дедукции, ассоциативного связывания единиц и т. п. Модель разума - архитектуру когниции - представляют состоящей из огромного числа связанных между собой нейронов, пакеты или объединения которых находятся во время мыслительной деятельности в возбужденном, активированном состоянии. Подобные сетевые модели более всего оправдывают себя при анализе такого модуля архитектуры когниции, как память.

Одним из центральных понятий в когнитивной терминосистеме является также понятие ассоциации - связывания двух явлений, двух представлений, двух объектов и т. п., обычно стимула и сопровождающей его реакции [Панкрац, 1996б]. Бихевиористы объясняли все поведение человека на основе ассоциаций: определенный стимул ассоциируется с определенной ответной реакцией: S ? R. Сама способность к ассоциациям считается врожденной. В когнитивной психологии особое внимание уделяется тем процессам, которые устанавливают ассоциации, их природе, их связям с процессами индукции и инференции, их отношению к каузальным, причинно-следственным цепочкам и т. п. Установление ассоциаций между единицами стало рассматриваться как общий принцип работы тех самых модулей - простейших систем, - из которых состоит вся инфраструктура разума. Понятие ассоциации положено в основу многих сетевых моделей разума, по существу представляющих собой цепочки единиц (узлов), связанных отношениями ассоциаций разных типов.

Доступ к информации, содержащейся в ментальном лексиконе , достижимость этой информации в процессах порождения и понимания речи реализуется по-разному. Доступ относят к процессам обработки языковой информации и к возможности быстро проникнуть к необходимым в этих процессах сведениям, представленным в голове человека в виде определенных ментальных репрезентаций языковых единиц (слов и составляющих их морфем). Поскольку в понятие знания слова входят сведения о его фонологическом устройстве, о его морфологической структуре, о его семантике и особенностях синтаксического использования и т. п., в распоряжение говорящего должны поступать любые из этих сведений, т. е. в его памяти должен быть обеспечен доступ к каждой информации об указанных признаках. Психологические модели речевой деятельности должны, соответственно, отвечать на вопрос о том, как организованы в ментальном лексиконе все указанные сведения [Кубрякова, 1996б], а основными вопросами являются, прежде всего, вопросы о том, хранятся ли фонологические, морфологические и прочие сведения о словах и составляющих их частях в отдельных субкомпонентах (модулях) ментального лексикона, или же все сведения "записаны" при отдельных словах, а также каковы сведения, хранящиеся при каждом отдельном слове или вхождении каждой отдельной лексической единицы, как можно представить себе ментальную репрезентацию отдельного слова или отдельного признака слова, осуществляется ли доступ во время речевой деятельности к словам в целом или же к их частям (морфемам) и т. п. [там же].

Понятие доступа является важной частью моделей обработки лексической информации. Механизмы доступа тесно связаны с тем, в какой форме описываются в соответствующих моделях организация лексикона и такие его составляющие, как ментальные репрезентации разного рода.

Концепты - единицы ментального лексикона - возникают в процессе построения информации об объектах и их свойствах, причем эта информация может включать как сведения о реальном положении дел в мире, так и сведения о воображаемых мирах и о возможном положении дел в этих мирах. Это сведения о том, что индивид знает, предполагает, думает, воображает об объектах мира. Иногда концепты отождествляют с бытовыми понятиями. Не вызывает сомнения тот факт, что самые важные концепты кодируются именно в языке. Нередко утверждают, что центральные для человеческой психики концепты отражены в грамматике языков и что именно грамматическая категоризация создает ту концептуальную сетку, тот каркас, для распределения всего концептуального материала, который выражен лексически. В грамматике находят отражение те концепты, которые наиболее существенны для данного языка. Для образования концептуальной системы необходимо предположить существование некоторых исходных, или первичных концептов, из которых затем развиваются все остальные. Концепты как интерпретаторы смыслов все время поддаются дальнейшему уточнению и модификациям и представляют собой неанализируемые сущности только в начале своего появления, но затем, оказываясь частью системы, попадают под влияние других концептов и сами видоизменяются. (ср.: желтый и рапсово-желтый , ванильно-желтый , кукурузно-желтый , лимонно-желтый и т. д.). Число концептов и объем содержания большинства из них постоянно изменяются. По мнению Л.В. Барсалау (Германия), люди постоянно познают новые вещи в этом мире, а мир постоянно меняется, поэтому человеческое знание должно иметь форму, быстро приспосабливаемую к этим изменениям, а основная единица передачи и хранения такого знания - концепт - тоже должна быть достаточно гибкой и подвижной [Кубрякова, 1996а].

Теория лексической семантики многое заимствует из логико-философских исследований и развивается в тесной связи с ними. Так ЛЗ слова описывается как сложная структура, определяемая общими свойствами слова как знака: его семантикой, прагматикой, синтактикой. При этом ЛЗ представляет собой совокупность понятийного ядра (сигнификативного и денотативного компонентов значения) и прагматических коннотаций. В речи ЛЗ может обозначать как весь класс данных объектов (денотативный ряд), так и его отдельного представителя (референта). Особые случаи представляют собой ЛЗ дейктиков (местоимений, числительных) и релятивных слов (союзов, предлогов).

Оригинальное понимание концепта предложил В. В. Колесов. В статье "Концепт культуры: образ - понятие - символ" он дает следующую схему семантического развития слова национального языка.

Примечание.

Референт - Р (Р - предмет: что значит - значение), денотат - Д (Д - предметное значение в слове: что означает смысл).

Цифры 0, 1, 2, 3, 4 обозначают соответствующие этапы развития слова национального языка.

По мнению автора, "концепт - исходная точка семантического наполнения слова (0) и одновременно - конечный предел развития слова (4), тогда как понятие - исторический момент снятия с накопленных сознанием образов сущностной характеристики, которая немедленно сбрасывается в символы, в свою очередь, служащие для соединения, связи между миром природным (образы) и миром культурным (понятия). Символ как "идейная образность", как образ, прошедший через понятие и сосредоточенный на типичных признаках культуры, как знак знака находится в центре внимания русской философской мысли. Для нее традиционно важны концы и начала, а вовсе не промежуточные точки развития, в том числе и развития мысли, приращения смыслов в слове и т. д. То, что явилось началом в результате развития смыслов слова как знака культуры, становится и его концом - обогащением этимона до концепта современной культуры. Концепт потому и становится реальностью национальной речемысли, образно данной в слове, что существует реально, так же, как существует язык, фонема, морфема и прочие выявленные наукой "ноумены" плана содержания, жизненно необходимые всякой культуре. Концепт есть то, что не подлежит изменениям в семантике словесного знака, что, напротив, диктует говорящим на данном языке, определяя их выбор, направляет их мысль, создавая потенциальные возможности языка-речи" (см. также работы [Радзиевская, 1991; Фрумкина, 1992; Лихачев, 1993; Лукин, 1993; Голикова, 1996; Лисицын, 1996; Бабушкин, 1996; Чердакова, 2000]).

3.2.3. ПРАГМАТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ. Прагматика анализирует коммуникативную функцию языка - эмоционально-психологические, эстетические, экономические и другие практически значимые отношения носителя языка к самому языку, а также исследует связи между знаками и людьми, которые создают и воспринимают их. Если речь идет о человеческом языке, то особое внимание уделяется анализу так называемых "эгоцентрических" слов: я, здесь, теперь, уже, еще и т. д. Эти слова как бы ориентированы на говорящего и отражают его в пространстве и на "временной оси". Данными словами мы как бы разворачиваем объективный факт в свою сторону, заставляем смотреть на него со своей точки зрения (Ср.: Снега нет. - Снега уже нет . - Снега еще нет ). Подобный подход очень важен при моделировании коммуникативной ситуации (см. параграф 7. Логические основы моделирования языковой ситуации). Еще одна проблема прагматики - это "расслоение" "я" говорящего или пишущего в потоке речи. Рассмотрим пример. Член нашей группы говорит: Десять лет назад я не был студентом. Здесь по крайней мере два "я": "я1" и "я2". "Я1" - это тот, кто говорит сейчас эту фразу, "я2" - это тот, кто не был студентом в прошлом. Пространство и время воспринимаются субъективно и поэтому тоже являются объектами изучения прагматики. Особенно благодатную почву для изучения "прагматических явлений" представляют художественные произведения: романы, эссеистика и т. п. В области формальной логики прагматика не играет почти никакой роли, в отличие от таких разделов семиотики, как семантика и сигматика. В лингвистике под прагматикой понимают также область исследования, в которой изучается функционирование языковых знаков в речи [Арутюнова, 1990].

3.2.4. СИГМАТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ. Сигматика изучает отношения между знаком и объектом отражения. Языковые знаки - это имена, обозначения объектов отражения. Последние являются десигнатами языковых знаков. Семантика и сигматика служат предпосылкой синтактики, все три они служат предпосылкой прагматики.

3.3. ЕСТЕСТВЕННЫЕ ЯЗЫКИ. НЕДОСТАТКИ ЕСТЕСТВЕННЫХ ЯЗЫКОВ. Естественные языки - это исторически сложившиеся в обществе звуковые (устная речь), а затем и графические (письмо) знаковые системы. Естественные языки отличаются богатыми выразительными возможностями и универсальным охватом самых различных областей жизни.

Основными недостатками естественных языков являются следующие:

1) значимые единицы естественных языков постепенно и почти незаметно меняют свои значения;

2) значимым единицам естественных языков свойственны полисемия, синонимия, омонимия;

3) значение единиц естественных языков часто бывает расплывчатым, аморфным (например, единицы хроматической и экспрессивной лексики);

4) наконец, употребляемые грамматические правила построения выражений естественных языков в логическом смысле также несовершенны. Не всегда можно определить, имеет данное предложение смысл или нет.

3.4. НАУЧНЫЕ ЯЗЫКИ. Науки пытаются искоренять эти недостатки в своих областях. Научная терминология - это запас специальных слов, совокупность специальных выражений из области данной науки, используемый представителями одной научной школы. Эти слова возникают вследствие того, что для науки характерно оперирование жесткими выражениями, дефинициями, сложившимися в результате строго определенного употребления. Слова, входящие в такие выражения, становятся терминами.

Таким образом, можно искусственно воспрепятствовать изменению значений слов с течением времени, если этого не требует дальнейшее развитие науки. Однако термины со строго фиксированным значением имеют жесткие границы употребления. С достижением нового уровня понимания явления старые термины наполняются новым содержанием, кроме того, должны возникать новые термины.

Можно избежать употребления синонимов, жестко ограничиваясь одним из них. Научный язык не является языком в прямом смысле, потому что он не существует самостоятельно и независимо от естественного языка. Он возникает из естественного языка и специальной терминологии и отличается от последнего запасом слов, а не грамматическими правилами. Связь между естественными языками и научными осуществляется непрерывно, так как научные языки включают в свою терминологию все новые слова естественного языка. Недостаточное внимание к данным словам может привести к недоразумениям и даже к неправильной ориентации в исследовании. С другой стороны, в словарный запас естественного языка постоянно переходят специальные термины различных наук (детерминологизация).

3.5. ИСКУССТВЕННЫЙ ЯЗЫК. ТРЕБОВАНИЯ К ИСКУССТВЕННЫМ ЯЗЫКАМ. НЕДОСТАТКИ ФОРМАЛИЗОВАННЫХ ЯЗЫКОВ. Искусственные языки - это вспомогательные знаковые системы, специально создаваемые на базе естественных языков для точной и экономной передачи научной и другой информации. Они конструируются не собственными средствами, а с помощью другого, как правило, естественного языка или ранее построенного искусственного языка. Искусственный формализованный язык должен удовлетворять следующим требованиям:

Все основные знаки представлены в явном виде (отсутствие эллипсиса). Основные знаки - это простые, несоставные слова языка или простые, несоставные символы (если речь идет о символическом языке);

Заданы все правила определения. Это правила введения новых, обычно более кратких знаков с помощью уже имеющихся;

Заданы все правила построения формул. Это правила образования составных знаков из простых, например, правила образования предложений из слов;

Заданы все правила преобразования или правила умозаключения. Они относятся только к графическому изображению применяемых знаков (слова, предложения, символы);

Заданы все правила интерпретации. Они дают сведения о том, как образуется значение сложных знаков (например, слов), и однозначно определяют связь между знаками языка и их значениями.

Символический язык формальной логики был создан специально для совершенно точного и ясного воспроизведения общих структур человеческого мышления. Между общими структурами мышления и структурами языкового выражения логики существует, как говорят, взаимооднозначное отношение, т. е. каждой мысленной структуре точно соответствует определенная языковая структура, и наоборот. Это приводит к тому, что внутри формальной логики операции с мыслями можно заменить действием со знаками. Таким образом, формальная логика располагает формализованным языком, или формализмом. Формализованные записи используются и в лингвистике, например, в синтаксических исследованиях при описании структурных схем предложений и т. п., в ономасиологических работах при описании моделей метафоризации и т. д.

Существенным недостатком формализованных языков по сравнению с другими языками является то, что они маловыразительны. Совокупность всех имеющихся в настоящее время формализованных языков может воспроизводить лишь относительно небольшие фрагменты действительности. Трудно предсказать, для каких областей науки могут быть созданы формализованные языки, а для каких нет. Эмпирические исследования, конечно, не могут быть заменены ими. Совокупность научных языков никогда не будет совокупностью формализованных языков.

3.6. МЕТАЯЗЫК. Язык, выступающий средством построения или изучения другого языка, называется метаязыком , а изучаемый язык - языком-объектом . Метаязык при этом должен обладать более богатыми по сравнению с языком-объектом выразительными возможностями.

Метаязык имеет следующие свойства:

С помощью его языковых средств можно выразить все, что выразимо средствами объектного языка;

С его помощью можно обозначить все знаки, выражения и т. п. объектного языка, для всех них имеются имена;

На метаязыке можно говорить о свойствах выражения объектного языка и отношениях между ними;

На нем можно сформулировать определения, обозначения, правила образования и преобразования для выражений объектного языка.

Метаязык, на котором задаются единицы концептуальной системы (т. е. упорядоченной совокупности всех концептов, отражающих знание и опыт человека) и описываются соответствия для естественноязыковых выражений, определяется термином ментальный язык . Одной из первых попыток создать ментальный язык был логико-философский метаязык Лейбница. В настоящее время ментальный язык в качестве метаязыка лингвистического описания особенно активно разрабатывается австралийской исследовательницей Анной Вежбицкой .

3.7. ЯЗЫК ЛОГИКИ ПРЕДИКАТОВ. Искусственные языки различной степени строгости широко используются в современной науке и технике: химии, математике, теоретической физике и т. д. Искусственный формализованный язык используется и логической наукой для теоретического анализа мыслительных структур.

Общепринятым в современной логике является так называемый язык логики предикатов. Рассмотрим кратко принципы построения и структуру этого искусственного языка.

Важное значение для выявления логической формы мыслей при анализе естественного языка имеет смысловая или семантическая характеристика языковых выражений. Основными его семантическими категориями являются: имена предикатов, имена свойств, предложения.

3.7.1. ИМЕНА ПРЕДИКАТОВ. Имена предикатов - это отдельные слова или словосочетания, обозначающие предметы. Имена, выступая условными представителями предметов в языке, имеют двоякое значение. Множество предметов, к которым относится данное имя, составляет его предметное значение и называется денотатом . Способ, с помощью которого выделяется такое множество предметов путем указания на присущие им свойства, составляет его смысловое значение и называется концептом , или смыслом . По составу различают имена простые , которые не включают других имен ("лингвистика"), и сложные , включающие другие имена ("наука о языке"). По денотату имена бывают единичные и общие . Единичное имя обозначает один предмет и бывает представлено в языке именем собственным ("Улашин") или дается описательно ("польский исследователь, впервые использовавший термин "морфонема""). Общее имя обозначает множество, состоящее более чем из одного предмета; в языке оно бывает представлено нарицательным словом ("падеж") либо дается описательно ("грамматическая категория имени, выражающая его синтаксические отношения к другим словам высказывания или к высказыванию в целом"). Эстетическое восприятие имен предикатов, использованных в текстах, привело к созданию специальных дидактических произведений по теории риторики, в которых описывались "риторические фигуры". Не случайно авторами первых риторик были и создатели логики как науки (Аристотель и др.). Логическое противопоставление имен простых, сложных и т. д. в теориях риторики, а впоследствии и стилистики, культуры речи, обострило исследовательский интерес к универсальной классификации семантических и синтаксических фигур речи.

3.7.2. ИМЕНА СВОЙСТВ. Выражения языка, обозначающие свойства и отношения, - имена свойств и отношений - называются предикаторами . В предложениях они обычно выполняют роль сказуемого (например, "быть синим", "бегать", "дарить", "любить" и т. д.). Число имен, к которым относится данный предикатор, называется его местностью . Предикаторы, выражающие свойства, присущие отдельным предметам, называются одноместными (например, "Небо синее", "Студент талантливый"). Предикаторы, выражающие отношения между двумя и более предметами, называются многоместными . Например, предикатор "любить" относится к двухместным ("Мария любит Петра"), а предикатор "дарить" - к трехместным ("Отец дарит книгу сыну").

Дальнейшее изучение имен свойств - предикаторов - привело к созданию современной синтаксической науки со всем многообразием подходов описания языкового материала внутри нее.

3.7.3. ПРЕДЛОЖЕНИЯ. Предложения - это выражения языка, посредством которых утверждается или отрицается нечто о явлениях действительности. Повествовательные предложения по своему логическому значению выражают истину либо ложь.

3.7.4. АЛФАВИТ ЯЗЫКА ЛОГИКИ ПРЕДИКАТОВ. Этот алфавит отражает семантические категории естественного языка и включает следующие виды знаков (символов):

1) a, b, c, … - символы для единичных имен предметов; их называют предметными постоянными (константами );

2) x, y, z, ... - символы общих имен предметов; их называют предметными переменными ;

3) P1 , Q1 , R1 , ...; P2 , Q2 , R2 , ...; Pn , Qn , Rn - символы для предикаторов , индексы которых выражают их местность: 1 - одноместный, 2 - двухместный, n - n-местный. Их называют предикатными переменными ;

4) p , q , r - символы для высказываний, которые называют высказывательными , или пропозиционными переменными (от лат. propositio - "высказывание");

5) ", $ - символы для кванторов, " - квантор общности, он символизирует выражения: все, каждый, всякий, всегда и т.п. $ - квантор существования, он символизирует выражения: некоторый, иногда, бывает, встречается, существует и т. п.;

6) логические связки:

L - конъюнкция (соединительное "и");

V - дизъюнкция (разделительное "или");

® - импликация ("если..., то...");

є - эквивалентность (если и только если..., то...");

Ш - отрицание ("неверно, что...");

7) технические знаки: (;) - левая и правая скобки.

Других знаков, кроме перечисленных, алфавит языка логики предикатов не включает.

Для буквенных обозначений видов суждений берутся гласные из латинских слов AffIrmo - "утверждаю" и nEgO - "отрицаю", сами суждения иногда записывают так: SaP, SiP, SeP, SoP.

С помощью приведенного искусственного языка строится формализованная логическая система, называемая исчислением предикатов . Систематическое изложение логики предикатов дается в учебниках по символической логике. Элементы языка логики предикатов используются в изложении отдельных фрагментов естественного языка.

4. ПОНЯТИЕ

4.1. ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ПОНЯТИЯ. СУЩЕСТВЕННЫЕ И НЕСУЩЕСТВЕННЫЕ ПРИЗНАКИ ПОНЯТИЯ. Признаком предмета называют то, в чем предметы сходны друг с другом или чем они друг от друга отличаются. Любые свойства, черты, состояния предмета, которые так или иначе характеризуют, выделяют его, помогают распознать среди других предметов, составляют его признаки. Признаками могут быть не только свойства, принадлежащие предмету; отсутствующее свойство (черта, состояние) также рассматривается как его признак. Любой предмет имеет множество разнообразных признаков. Одни из них характеризуют отдельный предмет, являются единичными , другие принадлежат определенной группе предметов и являются общими . Так, каждый человек имеет признаки, одни из которых (мимика, черты лица, походка и т. п.) принадлежат только данному человеку; другие (профессия, национальность, социальная принадлежность) являются общими для определенной группы людей; наконец, есть признаки, общие для всех людей. Кроме единичных (индивидуальных) и общих признаков, логика выделяет признаки существенные и несущественные. Признаки, которые необходимо принадлежат предмету, выражают его внутреннюю природу, его сущность, называют существенными . Признаки, которые могут принадлежать, но могут и не принадлежать предмету и которые не выражают его сущности, называют несущественными .

Существенные признаки имеют решающее значение для формирования понятий. Понятие отражает предметы в существенных признаках, которые могут быть и общими и единичными. Например, общий существенный признак человека - способность создавать орудия труда. Понятие, отражающее один предмет (например "Аристотель"), наряду с общими существенными признаками (человек, древнегреческий философ) включает единичные существенные признаки (основатель логики, автор "Органона"), без которых отличить Аристотеля от других людей и философов Древней Греции невозможно. Отражая предметы в существенных признаках, понятие качественно отличается от форм чувственного познания: восприятий и представлений, существующих в сознании человека в виде наглядных образов отдельных предметов. Понятие лишено наглядности, оно - результат обобщения множества однородных предметов на основании их существенных признаков.

Итак, понятие - это форма мышления, отражающая предметы в их существенных признаках.

4.2. ЛОГИЧЕСКИЕ ПРИЕМЫ ОБРАЗОВАНИЯ ПОНЯТИЙ. Для образования понятий необходимо выделить существенные признаки предмета. Но существенное не лежит на поверхности. Чтобы его раскрыть, нужно сравнить предметы друг с другом, установить то общее, что им присуще, отделить от индивидуального и т. д. Это достигается с помощью логических приемов: сравнения, анализа, синтеза, абстрагирования и обобщения.

4.2.1. СРАВНЕНИЕ. Логический прием, устанавливающий сходство или различие предметов действительности, называется сравнением. Сравнивая ряд предметов, мы устанавливаем наличие у них некоторых общих признаков, присущих отдельной группе предметов.

4.2.2. АНАЛИЗ. Чтобы выделить признаки предмета, нужно мысленно расчленить предметы на его составные части, элементы, стороны. Мысленное расчленение предмета на составные части называется анализом. Выделив те или иные признаки, мы сможем изучить каждый из них в отдельности.

4.2.3. СИНТЕЗ. Изучив отдельные детали, необходимо восстановить в мышлении предмет в целом. Мысленное соединение частей предмета, расчлененного анализом, называется синтезом. Синтез является приемом, противоположным анализу. Вместе с тем, оба приема предполагают и дополняют друг друга.

4.2.4. АБСТРАГИРОВАНИЕ. Выделив при помощи анализа признаки предмета, мы выясняем, что одни из этих признаков имеют существенное значение, другие такого значения не имеют. Сосредотачивая свое внимание на существенном, мы абстрагируемся от несущественного. Мысленное выделение отдельных признаков предмета и отвлечение от других признаков называется абстрагированием. Рассмотреть какой-либо признак абстрактно - значит отвлечься (абстрагироваться) от других признаков.

4.2.5. ОБОБЩЕНИЕ. Признаки изучаемых предметов мы можем распространить на все сходные предметы. Эта операция осуществляется путем обобщения, т. е. приема, с помощью которого отдельные предметы на основе присущих им одинаковых свойств объединяются в группы однородных предметов. Благодаря обобщению существенные признаки, выявленные у отдельных предметов, рассматриваются как признаки всех предметов, к которым приложимо данное понятие.

Таким образом, устанавливая сходство или различие между предметами (сравнение), выделяя существенные признаки и отвлекаясь от несущественных (абстрагирование), соединяя существенные признаки (синтез) и распространяя их на все однородные предметы (обобщение), мы образуем одну из основных форм абстрактного мышления - понятие.

Идея логического противопоставления существенных и несущественных признаков в лингвистике воплотилась, с одной стороны, в идею противопоставления интегральных (инвариантных) и дифференциальных признаков языковых единиц, а с другой стороны, в идею их релевантных и нерелевантных признаков (ср.: релевантный фонетический признак - признак, который значим в противопоставлении данного звука другому звуку: например, признак "звонкость" является релевантным в противопоставлении звонкого согласного глухому, признак "твердость" - в противопоставлении твердого согласного мягкому и т. д.; нерелевантный фонетический признак - такой признак, который не участвует в противопоставлении данного звука другому или другим звукам, например, признак "степень открытости полости рта" не важен для противопоставления согласных звуков [Лукьянова, 1999]).

4.3. ПОНЯТИЕ И ЯЗЫКОВОЙ ЗНАК. Как пишет Владимир Михайлович Алпатов , значимость слова определяется не собственно лингвистическими, а психолингвистическими причинами. Действительно, в процессе говорения человек строит некоторый текст по определенным правилам из определенных исходных "кирпичей" и "блоков", а в процессе слушания членит воспринимаемый текст на "кирпичи" и "блоки", сопоставляя их с эталонами , хранящимися у него в мозгу. Такие хранимые единицы не могут быть ни слишком краткими (тогда процесс порождения был бы слишком сложен), ни слишком длинными (тогда память была бы перегружена), должен достигаться какой-то оптимум. Трудно себе представить в качестве нормы хранение в мозгу фонем или предложений (хотя отдельные предложения вроде пословиц или изречений и даже целые тексты вроде молитв храниться могут). Можно предположить, что норму должны составлять некоторые средние по протяженности единицы, а анализ лингвистических традиций ведет к гипотезе о том, что такими единицами могут быть слова. При этом нет каких-либо оснований считать, что для носителя любого языка эти единицы должны быть совершенно одинаковыми по свойствам; эти свойства могут и варьироваться в зависимости от строя языка, что и показывают лингвистические исследования. Высказанные выше умозрительные предположения подтверждаются результатами исследования речевых расстройств - афазий и данными изучения детской речи. Эти данные свидетельствуют о том, что речевой механизм человека состоит из отдельных блоков; при афазиях, связанных с повреждением тех или иных участков мозга, одни блоки сохраняются, а другие выходят из строя, а при формировании речи у ребенка блоки начинают действовать в разное время. Оказывается, в частности, что одни участки мозга отвечают за хранение готовых единиц, а другие - за построение из них других единиц и за порождение высказываний [Алпатов, 1999].

Язык строго упорядочен, в нем все системно и подчинено закономерностям, предопределенным сознанием человека. По-видимому, в языке есть общий единый принцип его организации , которому подчинены все его функциональные и системные особенности, причем последние лишь различно проявляются в тех или иных звеньях его структуры. Более того, этот общий принцип должен быть предельно простым - иначе этот сложнейший механизм не смог бы функционировать. Мы поражаемся сложности языка и думаем о том, какими же способностями и памятью надо обладать, чтобы овладеть языком и пользоваться им, а между тем даже не умеющие ни писать, ни читать (а на земном шаре свыше миллиарда неграмотных) успешно объясняются на своем языке, хотя их словарный запас может быть и ограничен [Штелинг, 1996].

Фактически все исследования по языковому моделированию так или иначе ориентированы на поиски этого "простого" принципа.

Таким образом, понятие неразрывно связано с языковым знаком, чаще всего - со словом. Слова являются своеобразной материальной основой понятий, без которой невозможно ни их формирование, ни оперирование ими. Однако, как мы уже отмечали, единство языка и мышления, слова и понятия не означает их тождества. В отличие от понятий единицы всех языков различны: одно и то же понятие выражается в разных языках по-разному. Кроме того, в одном языке, как правило, также нет тождества понятия и слова. Например, в любом языке существуют синонимы, языковые варианты , омонимы, полисеманты.

Существование синонимии, омонимии, полисемии на морфемном, лексическом, морфологическом, синтаксическом уровнях нередко приводит к смешению понятий, а следовательно, к ошибкам в рассуждениях. Поэтому необходимо точно установить значения конкретных языковых единиц, с тем чтобы употреблять их в строго определенном смысле.

4.3.1. СИСТЕМА ПОНЯТИЙ И ЯЗЫКОВАЯ СИСТЕМА. Лексический состав любого языка и его грамматическая система не являются зеркальным отражением системы понятий, используемой в человеческом обществе, говорящем на данном языке. Носители разных языков членят объективную действительность по-разному, соответственно отражая в языке разные стороны описываемого объекта. Если объект является носителем признаков a, b, c, d и т. д., то возможно существование номинаций, фиксирующих эти признаки в разных вариациях: a+b или a + c, или a + b + d и т. п. (это, например, находит отражение во внутренней форме слов-эквивалентов из разных языков, ср. внутреннюю форму рус. портной от порты "одежда", нем. Schneider от schneiden "резать", болг. шивач от шия "шить"; в единицах хроматической, соматической лексики и т. п.).

Здесь можно указать на весьма интересные результаты, полученные в конце XIX - начале XX вв. исследователями направления, носившего название "слова и вещи" (Worter und Sachen), в первую очередь Хуго Шухардтом (1842 - 1927 гг.), по мысли которого, развитие значения слова всегда имело внутреннюю мотивировку, объясняемую актуальностью тех условий, в которых рождались и закреплялись те или иные значения слова. Шухардт считал, что этимология достигает высшей ступени, когда она становится наукой не только о словах, но и о скрытых за ними реалиях; подлинно научное этимологическое исследование должно иметь широкую опору на всестороннее изучение реалий в их историко-культурном контексте. Поэтому история слова не мыслима без истории народа, а этимологические исследования приобретают первостепенное значение при решении важных исторических и этногенетических проблем [Колшанский, 1976]. Все это приводит к тому, что национальные словари чрезвычайно отличаются друг от друга, а национальные языковые системы синонимов, вариантов, антонимов, полисемантов и, тем более, омонимов проявляют яркий индивидуализм. Именно поэтому системы понятий в целом универсальны для человеческого опыта, но языковые системы глубоко оригинальны.

Грамматическая система языка призвана отражать объективно существующие отношения между внеязыковыми элементами. Если рассматривать внеязыковую действительность как огромную открытую систему, то разнообразие отношений между ее компонентами будет колоссальным, однако даже языки с богатой морфологией и сложным синтаксисом обладают ограниченным набором правил. Это значит, что какие-то виды отношений между элементами объективной действительности обязательно фиксируются грамматической системой (иногда неоднократно, ср. грамматический плеоназм в я говорю, ты говоришь), даже если для говорящего и слушающего эта информация избыточна (ср. нормативное для англоговорящих, но избыточное, с точки зрения носителей русского языка, употребление притяжательных местоимений в неэмфатических конструкциях: I hurt my leg - букв. Я сломал мою (свою) ногу вм. Я сломал ногу ), а другие виды отношений игнорируются и информацию о них коммуниканты выражают не при помощи специальных грамматических средств, а при помощи лексических. Так в русском языке в высказываниях Я гуляла вчера с 8 до 9 часов , Я гуляла каждый день, Я гуляла в этом парке каждое утро с тех пор, как приехала в этот город используется одна видо-временная форма (я) гуляла с разными значениями, которые актуализируются благодаря контексту, лексическим и другим конкретизаторам, а в английском языке для передачи того же содержания обязательно используются разные временные формы, не передающие при этом информацию о поле говорящего, которая о б я з а т е л ь н о, желает того говорящий или не желает, присутствует в русских фразах. Языки отличаются не тем, что на одном языке о чем-то можно говорить, а на другом нельзя: давно известно, что на любом языке можно выразить любую мысль. Дело обстоит иначе: языки отличаются друг от друга теми сведениями, которые, говоря на каждом из них, н е л ь з я н е с о о б щ а т ь, - иными словами, тем, о чем на этих языках надо сообщать о б я з а т е л ь н о (ср.: Врач приходит ежедневно; Врач пришла - мы не можем передать информацию, не сообщив о роде и числе, английский аналог эту информацию не передает) [Плунгян, 1996].

"Как физиология показывает, каким образом жизнь возводится на степень какого-либо организма и в каких отношениях она представляется, так и грамматика объясняет, как развивается врожденная человеку способность выражаться в членораздельных звуках и в образовавшемся из них слове. Исследование этого проявления вообще в человеке составляет предмет общей грамматики; исследование особенностей дара слова в одном каком-либо народе есть предмет грамматики частной. Первая служит основанием второй; поэтому грамматика отечественного языка как наука возможна только общесравнительная" [Давыдов, 1852].

С рождения человек в совершенстве владеет по крайней мере одним языком, и его не надо этому учить - нужно только дать ребенку возможность слышать, и он сам заговорит. Взрослый тоже может выучить какой-нибудь иностранный язык, но у него это получится хуже, чем у ребенка. Легко отличить иностранца, говорящего по-русски, от человека, для которого русский язык - родной. Мы не помним русского языка и не знаем его, помнить и знать можно только неродной язык. Все случаи афазии и прочих нарушений речи имеют физиологическую причину - разрушение или блокирование речевых центров. Человек может забыть свое имя, но он не забудет, как это выразить: мы можем забыть слово и совершенно неожиданно вспомнить его, но мы никогда не забудем, например, творительный падеж, сослагательное наклонение или будущее время - язык является частью нас самих. Другими словами, мы все умеем говорить на своем языке, но не можем объяснить, как это делаем. Поэтому иностранцы ставят нас в тупик самыми простыми вопросами: почему у русских птички "сидят на проводах", когда они "стоят ", а тарелки , напротив, "стоят на столе ", а не "лежат ", как это происходит с ложками ? Какая разница между словами сейчас и теперь , фразами Каждый день я иду мимо этого дерева и Каждый день я хожу мимо этого дерева и вопросами Ты смотрел этот фильм ? и Ты посмотрел этот фильм ? Нефилологу будет трудно объяснить, почему мы так говорим, ответ филолога о свободных и связанных сочетаниях, о лексической валентности, грамматических категориях и проч. не раскроет механизма.

Считается, что у каждого человека "в голове" есть грамматика его родного языка - часть ментально-лингвального комплекса (в который входит и ментальный язык) - механизм, позволяющий нам говорить правильно. Но грамматика - это не орган, и что такое собственно природная грамматика - пока никто не знает. У каждого языка есть своя грамматика, поэтому нам так трудно выучить иностранный язык, нужно запомнить много слов и понять законы, по которым эти слова образуются и связываются. Эти законы не похожи на те, которые действуют в нашем родном языке, и поэтому возникает такое явление, как языковая интерференция , приводящее к порождению многочисленных ошибок в речи. Для грамматистов такие ошибки - кладезь информации, потому что структурно-грамматические и семантические особенности родного языка говорящего "перекрывают" его знание языка неродного и выявляют наиболее интересные фонетические и грамматические черты родного и изучаемого языков . Чтобы лучше понять грамматику русского языка, нужно сопоставить ее факты с фактами грамматик языков других систем. Задача лингвиста - "вытащить" грамматику, сделать ее из тайной явной, выявить языковые единицы и описать их систему. В то же время нужно помнить, что грамматики всех языков имеют и общие, универсальные черты. Было давно отмечено, что "есть некоторые общие всем языкам законы, имеющие основание не на изволении народов, но на существенных и не изменяемых человеческого слова качествах, кои... служат тому, что люди разных веков и стран могут разуметь одни других и что природный наш язык служит необходимым способом к тому, чтоб узнать какой-либо иностранный" [Рижский, 1806]. Так, к языковым универсалиям, присущим грамматикам всех языков или большинству из них, относятся следующие свойства: выражение отношений между субъектом и предикатом, признаков посессивности, оценки, определенности/неопределенности, множественности и др. Если в языке существует флексия, то есть и деривационный элемент; если выражено множественное число, то есть ненулевой морф, его выражающий; если существует падеж только с нулевым алломорфом, то для всякого такого падежа существует значение субъекта при непереходном глаголе; если в языке и субъект, и объект могут стоять перед глаголом, то в этом языке есть падеж; если субъект стоит после глагола и объект стоит после субъекта, то член предложения, выраженный прилагательным, помещается после члена предложения, выраженного именем существительным; если в языке существует предлог и не существует послелог, то существительное в родительном падеже помещается после существительного в именительном падеже и т. д. [Николаева, 1990].

Существует и проблема соотношения всеобщего и национально-специфического в языковой репрезентации мира.

Универсальные свойства картины (модели) мира обусловлены тем, что любой язык отображает в структуре и семантике основные параметры мира (время и пространство), восприятие человеком действительности, ненормативную оценку, положение человека в жизненном пространстве, духовное содержание личности и др. Национальная специфика проявляется уже в том, как, в какой степени и пропорции представлены в языках фундаментальные категории бытия (единичное и особенное, часть и целое, форма и содержание, явление и сущность, время и пространство, количество и качество, природа и человек, жизнь и смерть и др.). Русский язык, например, отдает предпочтение пространственному аспекту мира сравнительно с временным. Локальный принцип моделирования самых разных ситуаций приобретает в нем широкое распространение. На идее пространственной локализации базируются бытийные предложения, содержащие сообщения о мире (На свете счастья нет, а есть покой и воля , Пушкин), фрагменте мира (В НГУ есть гуманитарный факультет ), личной сфере (У меня есть друзья и недруги ), физических состояниях и свойствах (У меня бывают головные боли ), психике (У мальчика есть характер ), признаках предметов (У стула нет ножки ), конкретных событиях (У меня был день рождения ), абстрактных понятиях (В теории есть противоречия ) и т. д. В бытийном типе берет свое начало выражение количественных, а также некоторых качественных значений (У нас много книг ; У девочки красивые глаза ). Принцип моделирования личной сферы отличает "языки бытия" (be-languages) от "языков обладания" (have-languages); ср.: У мальчика есть друзья и англ. The boy has friends; У тебя нет сердца и англ. You have no heart ; У меня сегодня собрание и англ. I have a meeting today . В бытийных конструкциях имя лица не занимает позиции подлежащего, а в конструкциях с to have становится им.

Бытийной основой русского языка обусловлен ряд его особенностей. Во-первых, распространенность локальных средств детерминации имени (ср. У девочки голубые глаза и Глаза у девочки голубые ). Во-вторых, большая развитость межпредметных, чем межсобытийных (темпоральных) отношений (ср. парадигмы имен и глаголов). В-третьих, активное использование локальных предлогов, этимологически близких им префиксов, наречий, падежных форм существительных и т. п. для выражения временных и иных значений (ср.: до угла и до обеда ; зайти за угол и засидеться за полночь ; где-то около двух часов , он где-то интересный человек ; А тут вдруг произошло что-то странное ). Нужно отметить также развитость и тонкую дифференциацию категории неопределенности, характерную для бытийных структур (в русском языке имеется более 60 неопределенных местоимений), и тенденцию к вытеснению имен лица в именительном падеже из позиции подлежащего и оформлению субъекта косвенными падежами (ср.: Он грустит и Ему грустно ), представлению человека как пространства (локума), в котором осуществляются психические процессы и события (В нем кипела злоба ; В ней зрела любовь ). Кроме того, важными компонентами национально-специфической картины мира являются так называемые ключевые концепты культуры. В русском языке к ним относятся, в частности, понятия духовной сферы, нравственных оценок, суда, спонтанных (стихийных) состояний человека. С ними связаны такие фундаментальные для русского языка слова, как душа , правда , справедливость , совесть , судьба (доля , удел , участь ), тоска и др. Частотность их употребления в русском языке существенно выше, чем соответствующих слов в других языках, например, в английском. На 1 млн словоупотреблений словоформы лексемы судьба встречается 181 раз, а англ. fate - 33, destiny - 22 [Арутюнова, 1997].

При всем разнообразии лексических и грамматических значений в конкретных языках обнаруживается в то же время удивительная их повторяемость. Языки как бы заново открывают одни и те же элементы смысла, придавая им различное оформление, что позволяет говорить, в применении к различным языкам, о тех или иных фиксированных смысловых блоках универсума значений (предопределяемого в конечном счете свойствами отражаемого в мышлении человека и независимо от него существующего мира предметов, событий, отношений и т. п.): о частях речи, именных классах, значениях числа, референциальной соотнесенности, о каузативной связи между парами событий, о типовых ролях участников коммуникативной ситуации, о способах реализации типового события, о значениях времени, причины, условия, следствия и т. п. Универсум значений определенным образом членится каждым языком на стандартные, типовые для этого языка смысловые блоки. Каждый смысловой блок является внутренне сложно организованным, т. е. разложимым семантическим объектом. Смысловые блоки, которым соответствуют относительно цельные и самостоятельные означающие, как мы уже отмечали, называются лексическими значениями, а смысловые блоки, означающие которых лишены цельности и/или самостоятельности, называют грамматическими значениями (в широком смысле слова, их выразителями могут быть служебные морфемы, особые синтаксические конструкции - словосочетания и предложения и т. д.) [Кибрик, 1987].

Многочисленные группы слов, хранящиеся в памяти носителя языка и образующие его словарь личности, обозначают термином тезаурус . Словарь личности среднего носителя языка составляет 10 - 100 тыс. слов. Эксперименты показывают, что словарный запас хранится в памяти в виде упорядоченных структур. Эти упорядоченные структуры значительно сложнее одномерной структуры, например, алфавитного списка, - для извлечения нужного слова из этого списка требуется перебрать последовательно все элементы списка, тезаурус же организован и упорядочен удивительно целесообразно. Так предложение носителю языка вспомнить все элементы множества вызывает затруднение, но стоит ввести какие-либо идентификаторы, как сразу же возникает догадка, таким образом, многомерность подобного хранилища информации (словаря личности) позволяет извлекать нужное слово, не перебирая всех вариантов, используя для его нахождения разные ключи доступа (как правило, при помощи ассоциатов ). Каждое принятое в сообщении слово активизирует в памяти слушающего некоторую группу слов, семантически (или как-то иначе) связанных с эти словом.

4.4. СОДЕРЖАНИЕ И ОБЪЕМ ПОНЯТИЯ. Любое понятие имеет содержание и объем. Содержанием понятия называется совокупность существенных признаков предмета, которая мыслится в данном понятии. Например, содержанием понятия "падеж" является совокупность существенных признаков падежа: грамматическая категория, выражение отношений и т. д. Совокупность предметов, которая мыслится в понятии, называется объемом понятия . Объем понятия "падеж" охватывает все падежи, поскольку они имеют общие существенные признаки. Содержание и объем понятия тесно связаны друг с другом. Эта связь выражается в законе обратного отношения между объемом и содержанием понятия, который устанавливает, что увеличение содержания понятия ведет к образованию понятия с меньшим объемом, и наоборот. Так, увеличивая содержание понятия "значение" путем присоединения нового признака "лексическое", мы переходим к понятию "лексическое значение", имеющему меньший объем. Закон обратного отношения между объемом и содержанием понятия лежит в основе ряда логических операций, которые будут рассмотрены ниже.

4.5. КЛАСС. ПОДКЛАСС. ЭЛЕМЕНТ КЛАССА. Логика оперирует также понятиями "класс" ("множество"), "подкласс" ("подмножество множества") и "элемент класса". Классом , или множеством , называется определенная совокупность предметов, имеющих некоторые общие признаки. Таковы, например, классы (множества) факультетов, студентов, языковых единиц и т. д. На основании изучения определенного класса предметов формируется понятие об этом классе. Так, на основе изучения класса (множества) языковых единиц образуют понятие языковой единицы. Класс (множество) может включать в себя подкласс, или подмножество. Например, класс студентов включает в себя подкласс студентов-гуманитариев, класс факультетов - подкласс гуманитарных факультетов. Отношение между классом (множеством) и подклассом (подмножеством) выражается при помощи знака "=": А = В. Это выражение читается следующим образом: А является подклассом В. Так, если А - студенты-гуманитарии, а В - студенты, то А будет подклассом класса В. Классы (множества) состоят из элементов. Элемент класса - это предмет, входящий в данный класс. Так, элементами множества факультетов будут факультет естественных наук, гуманитарный факультет, механико-математический факультет и другие факультеты. Различают универсальный класс, единичный класс и нулевой, или пустой, класс. Класс, состоящий из всех элементов исследуемой области, называется универсальным классом (например, класс планет Солнечной системы, класс русских фонем). Если класс состоит из одного-единственного элемента, то это будет единичный класс (например, планета Юпитер, консонант [Б]); наконец, класс, который не содержит ни одного элемента, называется нулевым (пустым) классом. Пустым классом являются, например, класс русских артиклей. Число элементов пустого класса равно нулю . Установление границ естественного класса предметов, т. е. решение вопроса о его тождестве, возможно в результате эмпирических или теоретических исследований. Это сложная задача, так как элементы внеязыковой действительности тесно связаны между собой и при их классифицировании у исследователя могут возникать трудности. Не менее трудная задача - определение тождества языковой единицы: практически все классификационные проблемы в описательной лингвистике связаны с возможной неоднозначностью решения вопроса о границах языкового класса.

4.6. ВИДЫ ПОНЯТИЙ. Традиционно понятия принято делить на следующие виды: (1) единичные и общие, (2) конкретные и абстрактные, (3) положительные и отрицательные, (4) безотносительные и соотносительные.

4.6.1. ЕДИНИЧНЫЕ И ОБЩИЕ ПОНЯТИЯ. Понятия делятся на единичные и общие в зависимости от того, мыслится ли в них один элемент или множество элементов. Понятие, в котором мыслится один элемент, называется единичным (например, "Новосибирск", "Новосибирский государственный университет"). Понятие, в котором мыслится множество элементов, называется общим (например, "город", "университет"). В них мыслится множество элементов, имеющих общие существенные признаки.

Единичное в философской науке обозначает относительную обособленность, дискретность, отграниченность друг от друга в пространстве и во времени вещей и событий, а также присущие им специфические, неповторимые особенности, составляющие их уникальную качественную и количественную определенность. Как единичный может рассматриваться не только отдельный предмет, но и целый класс предметов, если он берется как нечто единое, относительно самостоятельное, существующее в границах определенной меры. Вместе с тем сам предмет есть некоторое множество частей, которые, в свою очередь, выступают как единичные. Общее выражает определенное свойство или отношение, характерное для данного класса предметов, событий, а также закон существования и развития всех единичных форм бытия материальных и духовных явлений. Как сходство признаков вещей общее доступно непосредственному восприятию; будучи закономерностью, оно отражается в форме понятий и теорий. В мире нет как двух абсолютно тождественных, так и двух абсолютно различных вещей, не имеющих между собой ничего общего. Общее как закономерность выражается в единичном и через единичное, и всякая новая закономерность вначале выступает в виде единичного исключения из общего правила [Философский энциклопедический словарь, 1983].

Возможность деления понятий на общие и единичные оказалась чрезвычайно плодотворной, во-первых, для соссюровской лингвистики в целом с ее методологической дихотомией "речь - язык" (речь - конкретное говорение, протекающее во времени и облеченное в звуковую или письменную форму, язык же включает в себя абстрактные аналоги единиц речи и является системой объективно существующих, социально-закрепленных знаков, соотносящих понятийное содержание и типовое звучание; в то же время речь и язык образуют единый феномен человеческого языка и каждого конкретного языка, взятого в определенном его состоянии), во-вторых, для идеи модели в языкознании во всем многообразии ее интерпретации; в-третьих, для классифицирования понятий на единичные и общие, конкретные и абстрактные, положительные и отрицательные, безотносительные и относительные - эта идея была экстраполирована и на собственно языковой материал (см., например, лексико-грамматическую классификацию имен существительных).

Общие понятия могут быть регистрирующими и нерегистрирующими. Регистрирующими называются понятия, в которых множество мыслимых в них элементов поддается учету, регистрируется (во всяком случае в принципе). Например, "окончание родительного падежа", "район г. Новосибирска", "планета Солнечной Системы". Регистрирующие понятия имеют конечный объем. Общее понятие, относящееся к неопределенному числу предметов, называется нерегистрирующим . Например, понятия "число", "слово". Нерегистрирующие понятия имеют бесконечный объем. В особую группу выделяются собирательные понятия , в которых мыслятся признаки совокупности элементов, составляющих единое целое, например, "коллектив", "группа", "созвездие". Эти понятия, так же как и общие, отражают множество элементов (членов коллектива, студентов группы, звезд), однако, как и в единичных понятиях, это множество мыслится как единое целое. Содержание собирательного понятия нельзя отнести к каждому отдельному элементу, входящему в его объем, оно относится ко всей совокупности элементов. В процессе рассуждения общие понятия могут употребляться в разделительном и собирательном смысле. Если высказывание относится к каждому элементу класса, то такое употребление понятия будет разделительным, если же высказывание относится ко всем элементам, взятым в единстве, и неприложимо к каждому элементу в отдельности, то такое употребление понятия является собирательным. Говоря Студенты нашей группы изучают логику , мы употребляем понятие "студенты нашей группы" в разделительном смысле, так как данное утверждение относится к каждому студенту нашей группы. В высказывании Студенты нашей группы провели конференцию утверждение относится ко всем студентам нашей группы в целом. Здесь понятие "студенты нашей группы" употребляется в собирательном смысле. Слово каждый к данному суждению неприложимо - нельзя сказать Каждый студент нашей группы провел конференцию .

4.6.2. КОНКРЕТНЫЕ И АБСТРАКТНЫЕ ПОНЯТИЯ. Понятия делятся на конкретные и абстрактные в зависимости от того, что они отражают: предмет (класс предметов) или его свойство (отношение между предметами). Понятие, в котором мыслится предмет или совокупность предметов как нечто самостоятельно существующее, называется конкретным ; понятие, в котором мыслится свойство предмета или отношение между предметами, называется абстрактным . Так, понятие "книга", "свидетель", "государство" являются конкретными, понятия "белизна", "смелость", "ответственность" - абстрактными. С античных времен по поводу реальности существования конкретных и абстрактных понятий идет спор между номиналистами и реалистами . Номинализм отрицает онтологическое (бытийное) значение универсалий (общих понятий). Номиналисты считают, что универсалии существуют не в действительности, а только в мышлении. Так киник Антисфен, стоики критиковали теорию идей Платона: идеи, считали они, не имеют реального существования и находятся только в уме. В лингвистике этот спор косвенным образом отразился при выборе единого критерия для классифицирования имен существительных по их лексико-грамматическим разрядам.

4.6.3. ПОЛОЖИТЕЛЬНЫЕ И ОТРИЦАТЕЛЬНЫЕ ПОНЯТИЯ. Понятия делятся на положительные и отрицательные в зависимости от того, составляют ли их содержание свойства, присущие предмету, или свойства, отсутствующие у него. Понятия, содержание которых составляют свойства, присущие предмету, называются положительными. Понятия, в содержании которых указывается на отсутствие у предмета определенных свойств, называются отрицательными. Так, понятия "грамотный", "порядок", "верующий" являются положительными; понятия "неграмотный", "беспорядок", "неверующий" - отрицательными. Не следует смешивать логическую характеристику понятий положительных и отрицательных с политической, нравственной, юридической оценкой тех явлений, которые они отражают. Так, "преступление" является положительным понятием, а "бескорыстие" - отрицательным. В русском языке отрицательные понятия выражаются словами с отрицательными приставками не -, без -, а -, де -, ин - и др.

Как было отмечено, логико-лингвистические и семиотические модели представляют собой следующий - более высокий уровень моделей. Характерно, что и для этого класса моделей существует несколько почти синонимических наименований:

Логико-лингвистические модели;

Логико-семантические модели;

Логико-смысловые модели;

Семиотические представления.

Данный тип моделей характеризуется более высокой степенью формализации. Формализация затрагивает преимущественно логический аспект существования/функционирования моделируемой системы. При построении логико-лингвистических моделей широко используется символьный язык логики и формализм теории графов и алгоритмов. Логические отношения между отдельными элементами модели могут отображаться с применением выразительных средств различных логических систем (краткая характеристика которых была приведена ранее в этой книге). При этом строгость логических отношений может варьироваться в широких пределах от отношений строгого детерминизма до отношений вероятностной логики. Существует возможность построения логико-лингвистических моделей в базисе нескольких формально-логических систем, отражающих различные аспекты функционирования системы и знаний о ней.

Наиболее распространенным способом формального представления логико-лингвистических моделей является граф. Граф - это формальная система, предназначенная для выражения отношений между элементами произвольной природы, оперирующая модельными объектами двух типов: вершина (точка), символизирующая элемент, и ребро (дуга, связь), символизирующее отношение между связываемыми им элементами . В математической интерпретации граф представляет собой формальную систему, описываемую, как G=(Х,U), где Х - множество вершин, U - множество ребер (дуг). Граф состоит из упорядоченных пар вершин, причем одна и та же пара может входить в множество U любое число раз, описывая различные виды отношений. Классический пример графа приведен на рис. 2.4.

Рисунок 2.4 - Пример графа переходов.

Различают несколько видов графов, среди которых, если представить классификацию графов в виде иерархии, наиболее крупными классами (второй сверху слой модельных объектов в пирамиде) являются ориентированные, неориентированные и смешанные графы. В зависимости от того является отношение, отображаемое на графе линией, обратимым или необратимым для именования линии могут использоваться термины «ребро» (неориентированная, обратимая связь - отображается обычной линией) или «дуга» (ориентированная, необратимая связь - отображается стрелкой).

В качестве примера графа также можно использовать привычные нам иерархические классификации в виде прямоугольников, связанных линиями, схемы метрополитена, технологические карты и т. п. документы.

Для логико-лингвистических моделей в роли вершин графа выступают атомарные (примитивные) или сложные утверждения на естественном языке или символы, их заменяющие. Связи могут маркироваться различным образом, с тем, чтобы наиболее полным образом охарактеризовать тип связи (отношения). В частности, дуги могут отображать и наличие функциональных зависимостей, операционных связей (входная ситуация - операция - выходная ситуация) - в этих случаях дуги маркируются специальным образом.

Одним из видов логико-лингвистических моделей являются сценарии или сценарные модели. Сценарные модели (сценарии) - это разновидность логико-лингвистических моделей, предназначенных для отображения развернутых во времени последовательностей взаимосвязанных состояний, операций или процессов . Сценарии могут иметь как линейную, так и ветвящуюся структуру, в которой могут быть установлены условия перехода к той или иной частной стратегии, либо просто отображены возможные альтернативы без указания условий. Требование взаимосвязанности применительно к сценарным моделям не является строгим и носит довольно условный характер, поскольку устанавливается на основе субъективных суждений экспертов, а также определяется спецификой формулировки целей деятельности. Так, если вам, читатель, вздумается включить в некую сценарную модель, отражающую динамику событий, последовавших за террористическими актами 11 сентября 2002 года, только США и Афганистан - это ваше право, но если вам вздумается включить в число игроков все нефтедобывающие страны, то и тут вас никто не может ни осудить, ни отговорить. Сценарии , как разновидность логико-лингвистических моделей, широко распространены в отраслях деятельности, связанных с моделированием социально-политической, экономической и военной обстановки, созданием информационных систем поддержки управленческой деятельности и во многих других .

Следует отметить, что в ряде случаев трудно провести грань между сценарной моделью и алгоритмом. Однако между сценарной моделью и алгоритмом существует достаточно существенное различие, а заключено оно в том, что алгоритм - это совокупность инструкций, выполнение которых должно привести к некоторому результату , в то время как сценарная модель - это не обязательно алгоритм, например, она может представлять собой протокол событий, повторение которых в той же последовательности не обязательно приведет к той же ситуации, что и в предыдущий раз . То есть, понятие сценарной модели - это более широкое понятие, нежели понятие алгоритма. Понятие алгоритма связано с операционным подходом к моделированию, а алгоритмический подход к анализу причинно-следственных отношений имеет много общего с детерминизмом (правда, многими алгоритмами предусматриваются процедуры обработки различных исключительных ситуаций - вплоть до отказа от принятия решения). Сценарная модель налагает менее строгие ограничения на характер причинно-следственных отношений.

Еще одной важной разновидностью логико-лингвистических моделей являются логико-смысловые (семантические) модели. Логико-смысловые (семантические) модели - это разновидность логико-лингвистических моделей, ориентированная на отображение исследуемого явления (проблемы), разрабатываемого решения или проектируемого объекта посредством некоторого множества выраженных на естественном языке понятий, фиксирующая отношения между понятиями и отображающая содержательно-смысловые связи между понятиями . Характерно, что используя тот же аппарат, эта разновидность логико-лингвистических моделей ориентирована на несколько иной вид деятельности - а именно, на поиск решения, его синтез из ранее имевших место прецедентов, существующих описаний предметной области или описаний путей решения группы близких по содержанию проблем.

По существу этот метод моделирования представляет собой метод поиска решения некоторого комплекса задач на основе анализа совокупности формализованных знаний о некоторой сложной системе. Условно применение данного метода можно описать как циклически повторяемую последовательность из двух процедур: процедуры построения системы высказываний, отражающих знания о системе, и процедуры анализа полученной совокупности знаний с применением ЭВМ (правда, на определенных этапах реализации метода требуется участие эксперта).

Знания о системе представляются в виде семантической сети, отражающей совокупность элементов информации о системе и связей, отражающих смысловую близость этих элементов . Метод логико-смыслового моделирования был разработан в нашей стране в первой половине 1970-х годов в качестве инструмента для подготовки, анализа и совершенствования комплексных решений, принимаемых на различных уровнях отраслевого и межотраслевого управления на основе смыслового (семантического) анализа информации. Выделяется следующие два направления применения логико-смыслового моделирования:

Формирование и оценка проектных решений;

Анализ и оптимизация организационных структур.

Элементами логико-смысловой модели являются высказывания на естественном языке (когнитивные элементы) и связи, существующие между явлениями и объектами, которые отражают эти высказывания. Из совокупности когнитивных элементов и связей получается сеть, описывающая проблемную область.

Семантическая сеть - это разновидность модели, отображающая множество понятий и связей между ними, обусловленных свойствами моделируемого фрагмента реального мира . В общем случае семантическая сеть может быть представлена в виде гиперграфа, в котором вершины соответствуют понятиям, а дуги - отношениям. Такая форма представления обеспечивает большую простоту реализации отношений типа «многие ко многим», нежели иерархическая модель. В зависимости от типов связей, различают классифицирующие, функциональные сети и сценарии. В классифицирующих семантических сетях используются отношения структуризации, в функциональных - функциональные (вычислимые) отношения, а в сценариях - причинно-следственные (каузальные) отношения. Разновидностью семантической сети является фреймовая модель, реализующая «матрешечный» принцип раскрытия свойств систем, процессов и т. п.

Логико-смысловые модели позволяют формировать тематически связные описания различных аспектов проблемы (равно, как и проблемы в целом) и проводить структурный анализ проблемной области. Тематически связные описания получаются за счет выделения из общей совокупности когнитивных элементов логико-смысловой сети некоторых тех, которые непосредственно относятся к заданной тематике. В качестве частного примера применения логико-смыслового моделирования можно рассматривать гипертекстовые системы, получившие широкое распространение в глобальной телекоммуникационной сети Интернет.

В качестве когнитивных элементов могут выступать не только знания, но и высказывания иного характера, например описания отдельных задач . В этом случае логико-смысловые модели могут использоваться для решения проблемы выявления и анализа взаимосвязанных комплексов задач, их декомпозиции и агрегирования, для построения деревьев целей и задач.

Логико-смысловая модель представляется в виде связного неориентированного графа, в котором вершины соответствуют высказываниям, а ребра - семантическим связям между ними. Характеристики графа используются для исследования логико-смысловой сети. Применение такого способа представления позволяет ввести метрики семантической близости когнитивных элементов, и оценки их значимости. Так, например, количество связей, замыкающихся на одном элементе (валентность вершины), рассматривается как выражение значимости элемента, а длина пути от элемента до элемента, измеренная в узлах сети, как семантическая близость элементов (значимость относительно некоторого элемента).

Логико-смысловое моделирование позволяет выявить на основе анализа текстов, сформулированных различными экспертами, скрытые зависимости между различными аспектами проблемы, на взаимосвязь которых не указывалось ни в одном из предложенных текстов, а также произвести объективное ранжирование проблем и задач по их важности. Анализ графа позволяет обнаружить неполноту модели, локализовать те ее места, которые нуждаются в пополнении системы связей и элементов. Это становится возможным благодаря построению взаимосвязанной системы высказываний о предметной области объекта и автоматизированного выделения и структурирования высказываний, характеризующихся семантической близостью.

Благодаря применению средств накопления логико-смысловых моделей в активное использование могут быть вовлечены знания, полученные при решении сходных задач в смежных отраслях деятельности, то есть, реализован принцип историчности при принятии решений. Это приводит к постепенному снижению трудоемкости процессов синтеза новых логико-смысловых моделей.

Методы логико-лингвистического моделирования не исчерпываются перечисленными здесь. Следует упомянуть методы логико-лингвистического моделирования ситуаций, основанные на анализе потока сообщений, разрабатываемые одним из авторов этой книги, П.Ю. Конотоповым, рассмотрению которых будет уделено внимание далее, методы логико-лингвистического моделирования деловых процессов, методы синтеза деревьев целей и задач, а также иные методы, основанные на применении логико-лингвистических моделей и методов. Широкое применение логико-лингвистические модели нашли в отрасли разработки программного обеспечения, управления корпоративными информационными ресурсами и многих других отраслях, где требуется определенный уровень формализации, представляющий единство строгости, интуитивной понятности и высокой выразительной способности моделей.

ЛОГИЧЕСКИЕ МОДЕЛИ

Логические модели представляют собой следующий уровень формального представления (по сравнению с логико-лингвистическими). В таких моделях естественно-языковые высказывания замещаются на примитивные высказывания - литералы, между которыми устанавливаются отношения, предписываемые формальной логикой.

Различают логические модели, в которых рассматриваются различные схемы логических отношений: отношения логического следования, включения и иные, которыми замещаются отношения, характерные для традиционной формальной логики. Последнее замечание связано с многообразием неклассических логических систем, в которых отношения традиционной логики замещены альтернативными или расширены за счет включения отношений различной степени строгости (например, отношения нестрогого временного предшествования или следования). Здесь следует сослаться на более последовательное и полное описание логических систем различного рода данное в специальных источниках.

Говоря о логических моделях трудно обойти стороной терминологию логики. Однако в данном разделе мы не будем приводить строгий тезаурус логики, а приведем достаточно вольное толкование некоторых общеупотребительных терминов. В первую очередь введем понятие высказывания. Высказывание или литерал - это некоторое языковое выражение, имеющее смысл в рамках некоторой теории, относительно которого можно утверждать, что оно истинно или ложно (для классической логики это так). Логической операцией называется операция построения из одного или более высказываний нового высказывания. Для записи логических формул используются пропозициональные переменные (они замещаются высказываниями), связки (обозначающие тип устанавливаемого отношения) и метасимволы , управляющие процессом разбора формулы (скобки различного рода и т. д.). Силлогизм - это система логических формул, состоящая из двух исходных посылок (антецедентов ) и следствия (консеквента ). Такие логические системы являются основой для построения традиционных логических рассуждений со времен Аристотеля. Расширением такой логической системы является система, состоящая из нескольких силлогизмов, получившая название полисиллогизма или сорита . В подобной системе на количество исходных посылок и выводов ограничений не налагается, а на соотношение их числа (при условии, что система высказываний не содержит противоречий) налагается условие, что количество выводов не может превышать количество исходных посылок.

В соответствии с последними замечаниями, при рассмотрении логических моделей следует выделять два типа моделей: модели, решаемые по силлогической схеме, и модели, решаемые по полисиллогической схеме. Первый способ анализа системы высказываний требует достаточно громоздких логических вычислений, для которых трудно реализовать процедуры сокращения операций перебора, поскольку пары высказываний должны быть подобраны на основе применения семантических критериев (иначе получится задача, составленная из высказываний типа: «в огороде бузина = Истина, а в Киеве - дядька = Ложно» - выводы из такой системы посылок строить дело неблагодарное). Для полисиллогических моделей существуют методы сокращения вычислений, однако вопросам методологического и технологического обеспечения решения полисиллогизмов в настоящее время уделяется недостаточное внимание. На сегодня теоретическими и прикладными вопросами, связанными с решением полисиллогичеких задач, занимается сравнительно небольшое число ученых, среди которых - наши соотечественники Б.А. Кулик и А.А. Зенкин. Актуальность методов решения полисиллогизмов объясняется ростом потребностей, связанных с анализом потоков сообщений, потенциально содержащих противоречивые высказывания, либо предоставляющих неполную аргументацию, для анализа чего и целесообразно использовать методы решения полисиллогизмов.

Надо сказать, что один из методов решения полисиллогизмов был предложен математиком и логиком Ч. Доджсоном (литературный псевдоним - Л. Кэрролл), обильно «насорившим» соритами в своих книгах «Алиса в стране чудес», «История с узелками» и других.

Так, например, рассмотрим следующий полисиллогизм Кэррола:

1) «Все малые дети неразумны».

2) «Все, кто укрощает крокодилов, заслуживают уважения».

3) «Все неразумные люди не заслуживают уважения».

Необходимо определить, что следует из этих посылок.

Пытаясь решить подобную задачу в рамках аристотелевой силлогистики, нам пришлось бы последовательно подбирать подходящие пары суждений, получать из них следствия до тех пор, пока не будут исчерпаны все возможности. Это при росте числа утверждений оказалось бы чрезвычайно сложной задачей, результат решения которой не всегда приводит к однозначному выводу.

Л. Кэррол разработал оригинальную методику решения полисиллогизмов. Начальный этап решения таких задач может быть представлен в виде следующей последовательности операций (эти этапы присутствуют как у Л. Кэррола, так и в методике Б.А. Кулика):

- определение основных терминов, из которых состоит система посылок;

- введение для терминов системы обозначения;

- выбор подходящего универсума (множества, охватывающего все упоминаемые объекты).

В приведенном примере основными терминами данной задачи являются: «малые дети» (С), «разумные люди» (S), «те, кто укрощает крокодилов» (Т) и «те, кто заслуживает уважения» (R). Очевидно, что эти основные термины представляют какие-то множества в универсуме «люди». Их отрицаниями соответственно будут следующие термины: «не малые дети» (~С), «неразумные люди» (~S), «те, кто не укрощает крокодилов» (~T) и «те, кто не заслуживает уважения» (~R). Универсумом же для данной системы будет являться множество всех людей (U).

По существу, мы сформировали систему элементов формального описания предметной области, отраженной в полисиллогизме. Завершим пример, используя подход Б.А. Кулика (для прочтения символической записи достаточно припомнить школьные годы)...

Итак, (знак символизирует отношение включения множеств). - Именно так будет выглядеть запись базовых суждений сорита. По школьным годам помнится, что операция инверсии знаков у обеих частей неравенства приводит к интересным результатам (превращению знака «больше» в знак «меньше» и т. д.). В нашем случае такая аналогия вполне уместна: операция отрицания поставленная перед каждым из терминов приведет к инверсии отношения включения, то есть получим: . То есть, «Все разумные люди не являются малыми детьми» и т. п. Далее получим:

Итого, получаем: «Все малые дети не укрощают крокодилов» и «Все, кто укрощает крокодилов, не являются малыми детьми». Расшифровать прочие утверждения читатели могут самостоятельно.

Логические модели широко используются для описания систем знаний в различных предметных областях, при этом уровень формализации описания в таких моделях существенно выше чем в логико-лингвистических. Достаточно заметить, что одному высказыванию (когнитивному элементу) логико-лингвистической модели, как правило, соответствует несколько высказываний логической модели.

Зачастую, наряду с классическим логическим формализмом, в таких моделях используется формальные средства теории множеств и теории графов, служащие для расширения возможностей по описанию и представлению отношений в логических моделях. Здесь прослеживается их сходство с логико-лингвистическими моделями. Так же, как и логико-лингвистические модели, логические модели позволяют осуществлять качественный анализ , однако, будучи дополнены формальными средствами и методами других разделов математики (что делается достаточно легко, поскольку логика является метаязыком как для естественного языка, так и для искусственных языков ), логические модели позволяют осуществлять и строгий численный анализ .

Наиболее широкое распространение логические модели получили в области построения систем искусственного интеллекта, где они используются в качестве основы для производства логического вывода из системы посылок, зафиксированных в базе знаний, в ответ на внешний запрос.

Ограничения, связанные со спецификой предметной области (нечеткость и неполнота экспертных знаний) привели к тому, что в последние годы в отрасли построения систем искусственного интеллекта приобрели особую популярность квазиаксиоматические логические системы (подход, развиваемый отечественным ученым Д.А. Поспеловым). Такие логические системы заведомо неполны и для них не выполняется полный комплекс требований, характерных для классических (аксиоматических) систем. Более того - для большинства логических высказываний, образующих такую систему, задается область определения, в пределах которой эти высказывания сохраняют свою значимость, а все множество высказываний, на основе которых осуществляется анализ, делится на общезначимые высказывания (справедливые для всей модели) и высказывания, имеющие значимость лишь в рамках локальной системы аксиом.

Те же причины (неполнота и нечеткость экспертных знаний) сделали популярными такие направления логики, как многозначные логики (первые работы в этой области принадлежат польским ученым Я. Лукасевичу и А. Тарскому 1920-30-е годы), вероятностные логики и нечеткие логики (Fuzzy Logic - автор теории Л. Заде - 1960-е годы). Этот класс логик активно используется при синтезе логических моделей для систем искусственного интеллекта, предназначенных для ситуационного анализа.

Поскольку большинство знаний и понятий, используемых человеком, нечетко, Л. Заде предложил для представления таких знаний математическую теорию нечетких множеств, позволяющую оперировать такими «интересными» множествами, как множество спелых яблок или множество исправных автомобилей. На таких вот интересных множествах были определены операции нечеткой логики.

Системы, использующие модели на базе нечеткой логики разрабатываются специально для решения плохо определенных задач и задач с использованием неполной и недостоверной информации. Внедрение аппарата нечетких логик в технологии создания экспертных систем привело к созданию нечетких экспертных систем (Fuzzy Expert Systems).

Нечеткие логики стали особенно популярны в последние годы, когда Министерство Обороны США всерьез приступило к финансированию исследований в этой области. Сейчас в мире наблюдается всплеск интереса к аналитическим программным продуктам, созданных с применением методов нечетких логик и нечетких логических моделей. Правда, логическими эти модели назвать уже трудно - в них широко используются многозначные вероятностные отношения меры и принадлежности взамен традиционного математического аппарата бинарной логики. Нечеткая логика позволяет решать широкий класс задач, не поддающихся строгой формализации - методы нечеткой логики используются в системах управления сложными техническими комплексами, функционирующими в непредсказуемых условиях (летательными аппаратами, системами наведения высокоточного оружия и т. д.).

Многие зарубежные аналитические технологии, в силу действия экспортных ограничений, на российские рынки не поставляются, а инструментальные средства для самостоятельной разработки приложений являются ноу-хау фирм производителей - экономически выгоднее поставлять готовые приложения, чем создавать себе армию конкурентов (тем более в странах с «дешевыми» мозгами).

По существу логические модели представляют собой последний этап формализации, на котором в качестве элементов высказывания еще могут выступать понятия, сформулированные на языке человеческого общения. Но как мы видели в логические методы уже активно вмешиваются элементы формальных систем, речь о которых пойдет далее.

Логика и лингвистика - две области знаний, имеющие общие корни и тесные взаимопереплетения в истории своего развития. Логика всегда ставила своей основной задачей обозреть и клас­сифицировать разнообразные способы рассуждений, формы выво­дов, которыми человек пользуете? в науке и в жизни.

Хотя тра­диционная логика, как это провозглашается, имела дело с зако­нами мысли и правилами их связи, выражались они средствами языка, поскольку непосредственной действительностью мысли является язык . И в этом отношении логика и лингвистика всегда шли рядом.

Если для логики важны общие логические закономерности мышления, реализуемые в тех или иных языковых конструкциях, то лингвистика стремится выявить более частные законы, которые формируют высказывания и обеспечивают их связность. С точки зрения лингвистики логические компоненты - важный фактор об­разования высказываний и организации текста. С позиций логики нельзя сейчас говорить о существенных результатах и прогрессе в этой области, игнорируя особенности функционирования есте­ственных языков. В итоге логический анализ естественного языка как научное направление предполагает у исследователей наличие специальных знаний как в области логики, так и в области лин­гвистики. Поэтому основной «адресат» предлагаемого сборника - лингвисты, знакомые с основаниями логики, и специалисты по ло­гике, изучающие естественный язык через призму своих задач и установок.

При подготовке сборника ставилась цель подобрать наиболее яркие классические работы в этой области, а также свежие обоб­щающие публикации. К несомненно базисным исследованиям можно прежде всего отнести работы У. Куайна и Д. Дэвидсона, которые открывают настоящий сборник. Именно книга У. Куайна «Слово и объект» (из этой книги в сборнике публикуются две

главы) и статья Д. Дэвидсона «Истина и значение», собственно, и породили или по крайней мере существенно способствовали оформлению логического анализа естественного языка как само­стоятельного научного направления. Достигнутые в дальнейшем результаты во многом получены либо как непосредственное раз­витие и конкретизация идей, заложенных в этих работах, либо в ходе их критического обсуждения.

Что же логика конкретно предложила и что она может обе­щать лингвистике? Прежде всего - свой достаточно развитый концептуальный аппарат и методы анализа. В логике с конца XIX - начала XX в. интенсивно ведутся исследования, результа­ты которых уже давно были заимствованы лингвистикой. Среди них - проблемы референции и предикации, смысла и значения, природы собственных имен и дейктических выражений, вопросы различения событий, процессов и фактов, специфики бытийных предложений, предложений тождества, различение пропозиций и пропозициональных отношений . Полезными для лингвистов ока­зались исследования по логическому анализу отдельных типов глаголов, частиц, предлогов. Наконец, следует отметить, что ряд новых направлений, и в первую очередь теория речевых актов, возникли благодаря усилиям логиков и философов языка (Остин, Сёрль), воззрения которых позднее стали квалифицироваться как сугубо лингвистические.

Не менее, а может быть, и более важно влияние лингвистики на логику. Благодаря ориентации на естественный язык, а не на математику, как это было в начале века, логическая теория не­прерывно расширяет свои выразительные возможности. Только за последние десятилетия логика обогатилась такими новыми раз­делами, как динамическая и ситуационная логика, логики дей­ствий и событий. Значительно расширились и выразительные воз­можности традиционной модальной логики. Одна из последних и интересных попыток в этом направлении - построение так назы­ваемой иллокутивной логики, учитывающей иллокутивную силу выражений и тем самым дифференцирующей объективированные высказывания и высказывания, релятивизованные к говорящему.

Но при всем этом нельзя упрощенно толковать связь между формальной логикой (и, в частности, логическим анализом есте­ственного языка) и собственно лингвистическими исследования­ми. Логика способна лишь „поставлять" формальные модели, ориентированные на естественноязыковые контексты; лингвисты выступают в этом процессе как своего рода „потребители", которые должны четко сознавать, что перед ними не конечный продукт исследования, а, так сказать, «полуфабрикат», который еще нуж­но суметь плодотворно использовать. В таком сотрудничестве, как и во всяком другом, каждая сторона должна пройти свою часть пути навстречу друг другу. В этой связи, чтобы еще раз подчерк­нуть необходимость встречного движения и избежать поспешного разочарования, уместно вспомнить французскую пословицу, к ко­торой прибегал Карл Маркс: «Даже самая красивая девушка Франции может дать только то, что она имеет» .

В последнее время разработка ряда новых проблем как в лингвистике, так и в логике происходит под непосредственным воздействием практики. В роли основного заказчика выступает программа создания интеллектуальных вычислительных систем, способных к восприятию любого естественного языка и автомати­ческого перевода с одного языка на другой. Принципиальная новизна этой программы состоит в более широком представлении интеллекта, нежели только как системы, способной к строгим нормативным выводам, то есть в наделении ЭВМ элементами спе­цифически человеческого видения мира. Отсюда вполне понятен и тот интерес к нетрадиционным подходам изучения языка, который наблюдается со стороны психологии и логики, вычислительной математики и компьютерной технологии и т. д. Объединяясь для решения новых практических задач, эти науки ставят своей целью создание и новых инструментов познания в исследовании мысли­тельных процессов.

Действительно, чтобы понять, как человек, обладая элемент­ной базой мозга с очень невысоким быстродействием, способен оперативно усваивать многочисленные нюансы языка, необходимо представлять естественный язык в более широком контексте. Ведь природа языка и характер его функционирования целиком ориентированы на человеческое взаимодействие. Его влияние об­наруживается и в фоновых знаниях о мире, без которых невоз­можно успешное общение, и в возможности редукции в тексте не­которых смысловых компонентов, и в определяющем влиянии ад­ресата, к которому обращена речь, и т. д. Все эти субъективные факторы функционирования языка нельзя игнорировать при раз­работке ЭВМ с естественным языком общения.

Аналогичные тенденции наблюдаются и в логике, где в послед­ние годы также активно ощущается влияние „человеческого фак­тора". В формирующейся сейчас интенциональной семантике центральное место занимает исследование влияния, оказываемого на языковое значение когнитивными (познавательными) способ­ностями человека, его концептуально-структурирующей деятель­ностью. Истинность предложения здесь уже не рассматривается в качестве базисной семантической переменной, поведение которой должна объяснить семантическая теория. Соответственно, и сам вывод анализируется не как конечная цель анализа, а как эле­мент более общей системы, то есть как конкретный мыслитель­ный процесс, связанный, с одной стороны, с намерениями, пола- ганиями субъекта, а с другой - с его конкретными действиями, осуществляемыми на их основе .

Как логика, так и лингвистика стоят сейчас перед качествен­но новым этапом, когда им совместно с другими научными дис­циплинами необходимо достигнуть такого целостного представле­ния о языке, которое создало бы основу для решения актуальных практических задач. Как справедливо пишет Звегинцев В. А., «...язык достигает цели своего употребления только тогда, когда он понимается, а языковое понимание может состояться только постольку, поскольку система, с помощью которой оно осуществляется, воплощает в себе и многое другое, что находится за пределами „явных" форм естественного языка» . И от того, насколько логика и лингвистика „преуспеют" в этом, зависят не только практические условия их существования, но и темпы движения к новым перспективным теоретическим результатам.

Пожалуй, ни одна из проблем логики и лингвистики не об­суждалась и не обсуждается сегодня столь широко, как проблема значения. Эти дебаты ведутся с конца прошлого века, когда стали различать две семантические функции языка - функцию выражения смысла и функцию обозначения, референции. Активное обсуждение проблематики значения привело не только к ее концептуальному обогащению, но и к известной терминологиче­ской путанице. И логики, и лингвисты часто использовали одни и те же понятия, вкладывая в них различный смысл, который обос­новывался соответствующими теоретическими построениями. Сре­ди таких фундаментальных понятий - понятие референции и де­нотации, смысла и значения.

Концепция смысла и референции была, как хорошо известно, предложена еще Г. Фреге. В своей статье „Uber Sinn und Bedeu- tung“ он заложил ее основы, но от нее ведет начало и та термино­логическая путаница, которая существует и по сей день. Г. Фреге употребил одновременно Sinn и Bedeutung, хотя последнее слово переводится как ‘смысл’ или ‘значение’, и тем самым название его статьи, если следовать строгому переводу, в какой-то степени тавтологично. В то же время для слов „обозначение", „наименова­ние" в немецком языке имеется специальный термин „Bezeichnung". Но Фреге в тот период еще не различал и не чувствовал необхо­димости в тонких различиях между смыслом, значением и рефе­ренцией. В современной терминологии Bedeutung стали переводить не как ‘Meaning’ и тем более ‘Sinn’, а как ‘референция’ или ‘де­нотация’.

С точки зрения современной терминологии, Фреге «неудачно» употребил Bedeutung для обозначения того, что мы сейчас назы­ваем денотацией или референцией. Неудачное употребление со­стоит в том, что и Sinn, и Bedeutung стали ныне употребляться для обозначения различных компонентов первого члена его дихо­томии, то есть для обозначения того, что противостоит денотации. Другими словами, там, где у Фреге была дихотомия „Sinn - Be­deutung", современные теории говорят о трихотомии „смысл - значение - референция". И если теперь мы будем переводить meaning как ‘смысл’, то нам придется изобретать новый вариант перевода для термина „sense", хотя естественно было бы перево­дить sense как ‘смысл’. Именно этой установки мы и стремились придерживаться при переводе статей данного сборника.

С точки зрения лингвистики исходными понятиями для изуче­ния семантики выступают значение, синонимия, осмысленность, бессмысленность и т. д. «Исследователи, - пишет Э. ЛеПор в статье, включенной в настоящий сборник, - работающие в русле этого направления, считают, что семантическая теория языка - это теория значения, а перечисленные выше явления и свойства, - это центральные понятия, связанные со значением. В связи с этим они относятся с недоверием к таким семантическим теориям, которые полностью или частично отвлекаются от названных яв­лений и свойств» 1 .

С точки зрения логики центральное понятие семантики - по­нятие истинности, которое наиболее полно характеризует обосно­ванность логического вывода. Необходимость же включения по­нятия значения в число основных семантических понятий остро ощущается в шестидесятые годы, когда в логике все сильнее стала проявляться ориентация на естественный язык, а не на математику, когда в сферу отношений логического вывода были включены модальные контексты и контексты с пропозициональны­ми установками. Собственно, в предшествующий, „домодельный", период развития логики и не было такой необходимости вводить это понятие, в силу ограниченности эмпирической базы интер­претации семантики логического вывода. С расширением этой базы логики были вынуждены как-то определить свое отношение к понятиям семантики, трактуемым лингвистами. И здесь наибо­лее известная и ставшая поистине классической - попытка Д. Дэ­видсона сведения теории значения к теории истины .

Основная мысль Д. Дэвидсона заключалась в том, что вопро­сы, которые мы хотим задать относительно значения и на кото­рые хотим получить правильные ответы, лучшим образом выра­зимы на языке теории истины. Основываясь на идеях А. Тарского, Д. Дэвидсон разработал программу, согласно которой теорией значения для языка является конечно аксиоматизируемая теория истинности предложений этого языка . Уже сразу интуитивно яс­на ограниченность такого подхода. Более конкретные возражения против теории Д. Дэвидсона были выдвинуты в ходе обширных дискуссий. Так, в частности, М. Даммит утверждает, что основные идеи Д. Дэвидсона неприемлемы, поскольку они не приводят к удовлетворительному объяснению феномена понимания языка: знание значения предложения не может сводиться к знанию его условий истинности .

С другой стороны, можно понять намерения Дэвидсона: его конечная задача состояла в том, чтобы распространить семантику логического вывода, которая базировалась на программе Тарского» ва область естественного языка. С этой целью ему было необхо­димо прояснить отношения между истинностью как центральным понятием семантики логического вывода и значением как фунда­ментальным понятием лингвистической семантики. Он предложил предельно простое решение - отождествить эти понятия, тем са­мым получив мощный формальный аппарат для анализа есте­ственного языка. В публикуемой в настоящем сборнике статье Д. Дэвидсона „Истина и значение" читатель с удовольствием отметит также тонкие замечания этого автора о связи логики, языка и грамматики.

В статье Р. Хилпинена, тематически близко связанной с рабо­той Д. Дэвидсона, рассматриваются интересные вопросы прило­жимости понятия истинности к выражениям, включающим им­перативы. В соответствии с достаточно распространенной точкой зрения, которая была развернута датским философом И. Йорген­сеном, повелительные предложения не только не могут быть вы­ведены из изъявительных посылок, но вообще не могут входить составной частью в какое-либо логическое рассуждение. То есть императивы, с этой точки зрения, вообще лежат за пределами логики. Истоки этой проблемы, как известно, в более общем виде можно найти еще в работах Д. Юма.

Выход, по Йоргенсену, заключается в том, чтобы в импера­тивном предложении вычленить два фактора - изъявительный и повелительный. Согласно Йоргенсену, повелительный фактор со­стоит попросту в выражении психологического состояния говоря­щего и поэтому он лишен какой-либо логической значимости. Йоргенсен называет предложение, выражающее „изъявительный фактор" данного императива, индикативом, производным от рас­сматриваемого императива. Отсюда решение дилеммы основано на допущении о том, что то, что мы считаем логическим отноше­нием между императивами, является на самом деле отношением между изъявительными предложениями, связанными с данными императивами. Конкретно, предложение „Петр, открой дверь" переводится в предложение „Петр открывает дверь". И тогда нет необходимости в особой логике императивов.

Но, как показывает Р. Хилпинен, семантику императивов мож­но понять, не сводя их к индикативам и не переводя в изъяви­тельное наклонение. Его подход основывается на теоретико-игро­вом анализе, е позиций которого особенность императивов - то, что ответственность за истинность произнесенного предложения ложится не на говорящего, а на слушающего, - хорошо экспли­цируется в терминах теории игр.

Важное влияние на концептуальный базис лингвистики оказы­вают не только идеи и методы логики, но и философии языка. И здесь следует отметить в первую очередь работы известного американского логика и философа У. Куайна. Его исследования пятидесятых - шестидесятых годов, особенно книга «Слово и объект», сильнейшим образом повлияли на концептуальные осно­вания зарубежной философии языка. „Долгожительство" модели языка У. Куайна во многом объясняется ее опорой на формальный аппарат стандартной семантики, используемый и сегодня. С дру­гой стороны, и это интересно для лингвистов, на формирование философии языка У. Куайна оказал большое влияние Л. Блум­филд, к теоретическим построениям которого обратился Куайн в

поисках подходящей парадигмы значения. Несомненно воздей­ствие также и бихевиористской психологии Скиннера .

Все это привело Куайна к принятию в конечном счете позити­вистской установки - говорить о языке только в терминах наблю­дений. Конкретно, Куайн утверждает, что значение есть прежде всего значение языка, которое проясняется из анализа конкретно­го поведения, а не значение идеи или ментальной сущности. Ис­ходная установка такого эмпирического подхода формулируется Куайном следующим образом: мы можем воспринимать объекты реальности через воздействие на наши нервные окончания; изуче­ние стимулов есть единственный источник фактов относительно зна­чения. При этом стимулам отводится роль причины, а в качестве следствий выступают согласие или несогласие субъекта принимать то или иное предложение.

Рассмотрим классический пример Куайна, из которого будет ясна суть его концепции. Допустим, некий лингвист отправляется в джунгли, чтобы заняться изучением языка туземцев. Он начи­нает с попытки перевести на английский язык высказывания ту­земцев при помощи наглядного указания. Так, если лингвист указывает на кролика, а туземец говорит: gavagai, то лингвист может перевести это высказывание (которое, как он надеется и предполагает, является назывным предложением из одного слова) как ‘кролик’ или ‘временной кадр кролика’. При этом оба перево­да одинаково связаны с присутствием кролика в данной ситуа­ции наглядного указания. Далее лингвист проверяет свое, опыт­ным путем созданное пособие по переводу посредством указания на кролика и спрашивая одновременно: gavagai? Если туземец соглашается с этим предложением, теория перевода считается приемлемой, в противном случае - нет.

Согласно Куайну, физический мир и физические объекты в нем не принимаются как таковые в качестве материала, который может выступать в роли данных, поскольку концептуализация и, следовательно, членение физического мира на сущности неотде­лимы от языка. Мы не можем поэтому принять допущение о том, что туземцы членят мир на те же самые сущности, что и мы. Именно в связи с этим и возникают трудности при создании по­собия по переводу с туземного языка: мы не знаем заранее, ви­дит ли туземец исследуемую часть мира как кроликов или как ‘временные кадры кроликов’. В реальной ситуации лингвист стремится перевести gavagai как ‘кролик’, исходя из нашей склон­ности к указанию на нечто целое и устойчивое. В этом случае, по мнению Куайна, лингвист просто навязывает туземцам свою концептуальную схему.

В языке, который в модели Куайна является структурой, одни предложения находятся на периферии, другие занимают цент­ральное положение. Эмпирические данные оказывают влияние прежде всего на периферию, но так как предложения, образующие структуру, взаимосвязаны посредством соединений, влияние реаль­ности испытывают и непериферийные предложения. В итоге мы приходим к известному тезису неопределенности перевода Куай­на, который заключается в следующем. Существуют критерии правильного перевода, которые выводятся из наблюдений за линг­вистическим поведением носителей языка. В границах, очерчен­ных этими критериями, возможны различные схемы перевода и не существует никакого объективного критерия, с помощью ко­торого можно было бы выделить единственно правильный пере­вод. Иначе говоря, неопределенность перевода означает, что две равным образом приемлемые схемы перевода могут перевести данное предложение языка соответственно в два отличных друг от друга предложения, которым единичный носитель языка при­пишет различные истинностные значения.

Как философ с явно выраженной бихевиористской ориентацией Куайн считал язык средством описания реальности лишь в весь­ма малой степени. Надо также отметить, что его почти не инте­ресовала и коммуникативная функция языка. Главный интерес для него представляло определение языка как средства кодиро­вания верований, мнений или диспозиций субъекта соглашаться - не соглашаться со стимулами. И не случайно, что Куайн вводит понятие объекта в структуру своей концептуальной схемы только на последней стадии усвоения языка ребенком, когда невозможно сформулировать условия истинности без указания на объекты 1 . Введение объекта на этой стадии мотивируется им не особенно­стями строения реальности, а объектной формой нашего кон­цептуального аппарата. Признание реальности или тем более какой-либо ее структуры для Куайна ограничивается признанием реальности стимулов, воздействующих на наши органы чувств.

Несмотря на то что в современной зарубежной философии языка не предложено какой-либо приемлемой альтернативы хо­листической модели языка Куайна, отдельные ее „блоки" суще­ственно пересмотрены. Это касается прежде всего проблемы значения. Появление новых концепций было во многом мотивиро- ровано стремлением расширить роль понятия значения в описа­нии механизмов функционирования языка. В частности, сейчас широко распространен взгляд, согласно которому теория значе­ния должна внести решающий вклад в объяснение способности говорящего использовать язык. Эта точка зрения хорошо выра­жена М. Даммитом- автором наиболее известной концепции значения в зарубежной философии языка второй половины семи­десятых- восьмидесятых годов: «Любая теория значения, кото­рая не является теорией понимания или не дает ее в итоге, не удовлетворяет той философской цели, для которой нам тре­буется теория значения. Ибо я доказывал, что теория значения нужна для того, чтобы открыть нашему взгляду механизм дей­ствия языка. Знать язык - значит уметь применять его. Следова­тельно, как только мы получаем явное описание того, в чем состоит знание языка, мы тем самым сразу же получаем в свое распоряжение описание механизма действия языка» .

В рамках естественных языков, по Даммиту, любое выраже­ние необходимо рассматривать в контексте определенного рече­вого акта, поскольку связь между условиями истинности предло­жения и характером речевого акта, совершаемого при его вы­сказывании, является существенной в определении значения. Это позволяет Даммиту утверждать о наличии двух частей у любого выражения - той, которая передает смысл и референцию, и той, которая передает иллокутивную силу его высказывания. Соответ­ственно теория значения также должна состоять из двух бло­ков- теории референции и теории иллокуции. Следовательно, основная проблема теории значения состоит в выявлении связи между этими блоками, то есть между условиями истинности пред­ложения и действительной практикой его употребления в языке.

В соответствии с современными интерпретациями - И этот тезис полностью поддерживается Даммитом - теория значения считается приемлемой лишь тогда, когда она устанавливает отно­шение между знанием семантики языка и способностями, пред­полагающими использование языка. Поэтому семантическое зна­ние не может не проявляться в наблюдаемых свойствах употреб­ления языка.

При этом сами наблюдаемые свойства могут слу­жить отправной точкой, от которой можно восходить к семанти­ческому знанию. И в этом смысле цели анализа Даммита вполне обоснованны и понятны. Очевидно также, что до проведения ис­следований невозможно угадать, какое место займет знание се­мантики языка в общей картине, отражающей все процессы гово­рения и понимания языка. Таким образом, если знание семанти­ки, приписываемое говорящему теорией значения, оказалось бы не соотносимым с использованием языка, то такая теория долж­на была бы рассматриваться как неприемлемая. Именно такой концепцией, по мысли Даммита, и является истинностная кон­цепция значения Дэвидсона.

Исходя из этого, Даммит предлагает отождествить знание условий истинности с известного рода способностью опознавания, то есть способностью опознавать или узнавать истинностное зна­чение предложений. В силу того, что такой способ принятия решений об истинностном значении является практической спо­собностью, он и образует необходимое связующее звено между знанием и использованием языка. По сути, Даммит предлагает согласиться с тем, что в знание о языке могут входить лишь та­кие конструкты, которые индуцированы непосредственно чувствен­но-наличными данными. Соответственно, наше обучение языку сводится к умению делать утверждения в опознаваемых обстоя­тельствах и при этом содержание предложений не может превос­ходить то содержание, которое было дано нам обстоятельствами нашего обучения. В этом свете аргументация Даммита очень по­хожа на позицию Юма. Действительно, подобно Юму, мы за­даемся вопросом, каким образом в наших идеях может присут­ствовать нечто такое, что не может быть извлечено из наших впечатлений .

Даже если мы и можем, вопреки Даммиту, приобретать зна­ние, выходящее за пределы наших возможностей опознавания, возникает другая проблема - каким же образом такое знание проявляется в фактическом использовании языка? Ведь, по Дам­миту, опознаваемые условия истинности служат единственным средством связи между знанием и использованием языка. Прием­лемый подход, на наш взгляд, заключается в том, что использо­вание языка следует отождествлять не со способностью устанав­ливать истинностные значения предложений - и здесь Даммит не идет дальше Дэвидсона, - а скорее с более широкой способ­ностью интерпретировать речевое поведение других лиц. Прини­мая такой взгляд, мы отказываемся от ложного представления, в соответствии с которым способность понимать и использовать некоторое выражение обязательно предполагает способность опо­знавать некоторый данный объект как носителя этого выраже­ния. В действительности же можно обладать способностью интер­претировать предложения и в то же время быть неспособным точно опознать объект, обозначаемый ими.

Для того чтобы понимать язык (говорить на языке), прихо­дится производить много разных операций, служащих выявлению единственно верного значения: конструирование из звуков цепо­чек слов, организация этих цепочек так, чтобы они имели то или иное значение из тех, которыми они могут обладать; установление правильной референции и многое другое. Но в любом случае осуществляется ряд выборов, правильность которых зависит уже не только от отдельных операций, но и от правильности заранее построенной стратегии, которая уже не является на самом деле частью того, что означают выражения языка. Поэтому если некто будет знать только значения выражений и больше ничего, то он не сможет ни говорить на языке, ни понимать его.

Знание стратегии говорящего есть важный элемент более общей теории действий, теории, в рамках которой только и воз­можно установить значения выражений, используемых говоря­щим. И в этом смысле знание значения предполагает знание и понимание нами действий говорящего. Только зная его намерения и то, каким образом они реализуются в его действиях, мы спо­собны дать удовлетворительную интерпретацию речевого поведе­ния. Другими словами, понимание значения предполагает объеди­нение лингвистических и экстралингвистических знаний, явной и неявной информации. Но этот путь далеко уводит нас как за пределы философии логики, так и традиционного лингвистическо­го анализа. Тем не менее он в настоящее время кажется един­ственно приемлемым.

Трудно понять тенденции и оценить возможности современной логики, не обращаясь к ее развитию. Ее зарождение в конце XIX века, - а точнее, качественное перерождение - первоначаль­но произошло как внедрение математических методов в тради­ционную логику, без радикального преобразования последней. Об этом явно свидетельствуют названия классических работ того периода: „Исследование законов мысли", „Об алгебре логики" и др. Это была по существу не математическая логика, а еще обычная традиционная логика в символическом изображении, где символика носила чисто вспомогательный характер. В дальней­шем, в связи с привлечением логики к решению задач обоснова­ния математики совершенствовался и ее аппарат, изменилось содержание и объект исследования.

Г. Фреге первым предложил реконструкцию логического выво­да на основе искусственного языка (исчисления), обеспечиваю­щего полное выявление всех элементарных шагов рассуждения, требуемых исчерпывающим доказательством, и полного перечня основных принципов: определений, постулатов, аксиом. Он пер­вым ввел в символику логического языка операцию квантифика­ции- важнейшую в логике предикатов, посредством которой анализируемые выражения приводятся к исходной канонической форме. Аксиоматические построения логики предикатов в виде исчисления предикатов включают аксиомы и правила вывода, позволяющие преобразовывать кванторные формулы и обосновы­вающие логический вывод. Тем самым объект исследования ло­гики окончательно переместился от законов мыслей и правил их связи к знакам, искусственным формализованным языкам. Такова оказалась плата за использование точных методов анализа рас- суждений, за переход, говоря словами Д. П. Горского, к более высокому уровню конструктивизации действительности.

Со времен Фреге в логике правильным способом рассуждения считается такой, который никогда не приводит от истинных пред­посылок к ложным заключениям. Это, безусловно, необходимое требование, и оно вводит в соприкосновение логику как теорик> вывода с семантикой, к концептуальному аппарату которой тра­диционно относится понятие истины, используемое при оценке суждений. Вывод считается корректным тогда, и только тогда, когда условия истинности его предпосылок составляют подмно­жество условий истинности его заключений. В основе такой стра­тегии семантического обоснования логического вывода лежит- взгляд, согласно которому истинность предложений и, следова­тельно, корректность логического вывода определяются непосред­ственно объективной реальностью. Иначе говоря, корректность, логического вывода ставится в зависимость от существования! определенных объектов и таким образом логика оказывается он­тологически нагруженной .

Отсюда вполне закономерно, что в семантической программе обоснования логического вывода в качестве важного семантиче­ского понятия рассматривается референция (денотация). Семан­тическая концепция референции используется здесь на уровне анализа, предваряющего формализацию, для определения логи­ческой формы исследуемого рассуждения. В том случае, когда предложение приведено к соответствующей логической форме, ре­ференция связывает каждое выражение (переменную), которое в данном контексте используется в качестве имени, с одним из объектов предметной области.

Однако стандартный семантический способ обоснования вы­вода в контекстах, выходящих за рамки языков классических ма­тематических теорий, сталкивается с существенными трудностями. В качестве традиционных примеров рассуждений, для которых средств стандартной семантики недостаточно, можно привести контексты, содержащие пропозициональные установки („знает,

что..."; „полагает, что...“) и логические модальности („необходи­мо", „возможно").

Отсюда заключение: необходима ревизия семантического спо­соба обоснования логического вывода с целью расширения сферы его применения. Но в каком направлении? В принципе можно подвергнуть сомнению исходное фрегевское определение правиль­ного вывода как функции исключительно одной истинности. Тогда «определяющую роль могут играть такие характеристики посылок, как достоверность, вероятность, приемлемость, согласие со здра­вым смыслом, которые, собственно, и дают „право" на вывод. Однако в этом случае логическая семантика уже не будет обла­дать уникальным правом на обоснование вывода.

Менее радикальный подход предполагает пересмотр роли и содержания концепции истинности в логической семантике. В наи­более известной стандартной семантике Тарского понятие истины принимается за первичное, а затем вывод классифицируется как правильный или неверный. Ясно, что границы такого подхода к обоснованию вывода сводятся к границам адекватности определе­ния истины как характеристики суждений, инвариантной относи­тельно правильного вывода. Этот подход по сути исходит из не­доверия к обычным способам рассуждений и отбрасывает их в пользу строгих правил. Поэтому он и предполагает точное опре­деление истины, образцом которого до настоящего времени счи­талась семантическая теория Тарского.

Но, как показывает активное обсуждение этой теории в по­следние годы, подход к обоснованию вывода, исходящий из пер­вичности семантического определения истинности, в целом не является абсолютно удовлетворительным. Все его варианты со­держат логический круг - определение истинности оказывается возможным только на основе других семантических понятий, ко­торые сами ничуть не более ясны и не менее «парадоксальны», чем понятие истины. Не случайно в последнее время отмечается возросший интерес к нетрадиционным версиям логической теории истины .

В итоге получается, что логическая семантика решает задачу обоснования вывода, сводя ее к обоснованности используемых при этом понятий. Тогда закономерно возникает проблема выбора тех понятий, в которых должен обосновываться логический вывод. Но если в качестве такого фундаментального понятия выступает не „истинное", то что же? В логике пока нет однозначного ответа на этот вопрос.

В рамках общего подхода к семантическому анализу выраже-

ний естественного языка базисной является теоретико-модельна» семантика. Можно обсуждать ее преимущества и недостатки па сравнению с другими видами семантического анализа - процедур­ной семантикой, семантикой концептуальных ролей, - но если го­ворить о логическом анализе естественного языка, то подлинных альтернатив теоретико-модельной семантике (по существу логи­ческой семантике) просто не видно. Так, все имеющиеся сейчас новые варианты, претендовавшие на принципиальную новизну, оказываются при ближайшем рассмотрении обобщением и расши­рением все того же теоретико-модельного подхода. Мы имеем в виду прежде всего „грамматику Монтегю", „теоретико-игровую* семантику" , „ситуационную семантику" Барвайса и Перри г не говоря уже о семантике возможных миров, которая есть соб­ственно философско-логический аналог математической теории, модели.

Как известно, возникновение математической теории моделей: было связано с появлением в современной логике двух равноправ­ных подходов - синтаксического (теоретико-доказательственного) и семантического (теоретико-модельного). Особенность последнего в том, что он задает интерпретацию формального логического языка относительно столь же формальных сущностей, имеющих, алгебраическую природу и называемых, моделями данного языка. Возникновение и развитие этого второго подхода оказало ни с чем не сравнимое влияние на все дальнейшее развитие логики.

Немалый вклад в развитие логической семантики внес Р. Кар­нап, ставивший перед собой скорее философские, чем технические задачи. Определив как основную задачу экспликацию понятия „значение языкового выражения", он детально разработал техни­ку экстенсионалов и интенсионалов, использование которой по­зволило непосредственно применить аппарат теории моделей к философскому и лингвистическому анализу. Важно помнить, что его технические результаты есть по существу побочные результа­ты его позитивистских, антиметафизических устремлений, которые хорошо освещены в марксистской литературе.

Следующим шагом в совершенствовании и приложении раз­витого Р. Карнапом аппарата явилось создание С. Крипке,.

С. Кангером и Я. Хинтиккой семантики возможных миров для модальной логики. И таким образом, равноправие синтаксического и семантического подхода оказалось реализованным и в модаль­ной логике, которая до конца пятидесятых годов существовала

лишь в виде многочисленных синтаксических систем. В дальнейшем общий теоретико-модельный подход был применен к семантиче­скому анализу естественного языка (грамматика Монтегю), к ло­гическому анализу пропозициональных установок. Суть этих рас­ширений, как это и показано в представленной статье Э. ЛеПора, состоит по существу в дальнейшем техническом усовершенствова­нии аппарата теоретико-модельного анализа применительно к тем же старым, традиционным объектам. При этом основным инстру­ментом во всех вариантах теоретико-модельных семантик являет­ся рекурсивное определение истинности.

В отличие от семантики А. Тарского, где предметная область рассматривается как множество однородных объектов, в семан­тике возможных миров используется обращение к различным ви­дам объектов: «объекту реального мира» и «объекту возможного мира». Это позволяет эксплицировать более широкий круг кон­текстов естественного языка, в частности модальных.

Достаточно очевидно, что логические модальности „необходи­мо", „возможно" используются в рассуждениях для указания на различный характер истинности высказываний. Например, отно­сительно одних предложений может утверждаться, что они при некоторых условиях бывают истинными, в то время как другие предназначены всегда быть истинными и ни при каких условиях не могут оказаться ложными. Далее, если принять точку зрения, согласно которой различия в характере истин обусловлены раз­личиями в природе объектов, о которых идет речь в истинных высказываниях, то предметная область модальной логики должна включать как объекты реального мира, так и объекты возможных миров. Но именно такое различие никак не подразумевается стандартной семантикой.

Таким образом, один из основных принципов стандартной се­мантики- однородность предметной области - является ограни­чением, обусловившим ее неадекватность для экспликации мо­дальных контекстов. Именно с целью разрешения трудностей квантификации модальных контекстов была предложена концеп­ция семантики возможных миров, имеющая во многом неформаль­ный характер .

Следует в этой связи отметить негативную позицию У. Куай­на, который считал, что формальная респектабельность этой се­мантики не гарантирует от произвольности предлагаемых ею интерпретаций, носящих столь неформальный характер. Модаль­ные сущности, по его мнению, не существуют столь же реально, как физические объекты. Эта оценка Куайна по существу конста-

тирует важную особенность в развитии логики - расширение ее выразительных возможностей оказалось реальным только с при­влечением философских рассуждений. Столь существенный сдвиг от формальных к философским аспектам логики не может не вы­звать обоснованного скепсиса даже у менее строгих „формали­стов", чем Куайн.

Если теоретико-модельная семантика достаточно жестко рег­ламентирует естественный язык, то теоретико-игровая семантика в большей степени ориентирована на экспликацию процессов и событий. Как показывает в своей статье Э. Сааринен , при таком подходе поддаются трактовке анафорические явления, дискурсив­ные феномены и вообще проблемы, входящие в компетенцию се­мантики текста. Не случайно, что в последних работах по линг­вистике текста активно используются элементы теории игр, в ча­стности для обоснования стратегий говорящего и слушающего . Представленная здесь глава из книги Карлсона является хорошим примером того, как анализ союза but с позиций диалоговых игр проясняет новые аспекты его употреблений.

Теоретико-игровой подход позволяет с помощью определенных технических средств (подыгры, операторы возврата) возвращаться к той семантической информации, которая рассматривалась на предыдущих этапах анализа текста, и использовать эту информа­цию, например, для распознавания различных видов анафориче­ских выражений и выявления их референтов. В примере „Если человек заболел, его лечат" референт местоимения „его" весьма своеобразен - он, как видно из грамматико-семантической струк­туры предложения, совпадает с референтом слова „человек", кото­рый встречается в первой части предложения. Однако само слово „человек" в этом контексте не указывает на индивида, поэтому совпадение референтов „его" и „человек" оборачивается здесь каким-то загадочным совпадением неопределенности. Использова­ние аппарата составных игр и подыгр позволяет вполне точным и единообразным способом эксплицировать этот тип анафоры.

С теоретико-игровой концепцией семантики связан исключи­тельно разнообразный круг проблем как в области логического анализа естественного языка, так и в других областях (теория доказательств, основания математики). Игра (в смысле матема­тической теории игр) - это формализованная модель конфликтной ситуации, то есть такой ситуации, исход которой зависит от по­следовательности решений, принимаемых участвующими сторо­нами. Следует отметить, что в приложениях теорий игр рассмат-

риваются не конфликты, а явления, которые могут быть интер­претированы как конфликты. Именно так и следует понимать за­дание условий истинности предложения с помощью игры, один из участников которой стремится доказать истинность рассматри­ваемого предложения, а другой - его ложность.

На уровне игроков цель семантической игры - установление значения истинности рассматриваемого предложения. Теоретико­игровые методы позволяют адекватно описать условия истинности некоторых видов предложений, для которых представляется за­труднительным применить традиционное рекурсивное определение истинности. Это преимущество объясняется не чисто игровыми особенностями семантической концепции (наличие двух игроков, отдельных игровых правил), а тем обстоятельством, что с по­мощью такого аппарата удается описать закономерности процес­са вычисления истинностного значения для более широкого круга предложений естественного языка. В конечном счете теоретико­игровая семантическая концепция просто дает расширение тради­ционного определения истинности Тарского.

Одна из важных проблем логического анализа естественных языков - проблема единой логической структуры предложений. Ее актуальность обусловлена прежде всего тем обстоятельством, что, с одной стороны, аппарат классической логики предикатов- интерпретируется обычно на объективированных высказываниях типа „Снег бел", „Земля вращается вокруг Солнца" и т. п. С дру­гой стороны, встречается большое количество релятивизованных к говорящему предложений, логическая структура которых до- конца не ясна и, как представляется на первый взгляд, не со­гласуется со стандартными представлениями о логической струк­туре. Таковы, например, предложения: „Снег бел!", „Идет дождь?". „Увы, Земля вращается вокруг Солнца", „Я обещаю прийти“ и т. п. Иначе говоря, существует проблема согласования реляти­визованных и объективированных предложений в рамках некото­рых единых представлений об общей логической структуре пред­ложений естественных языков.

Возникает вопрос, может ли такое согласование быть достиг­нуто путем частичного уточнения тех или иных аспектов стандарт­ной логики предикатов, или же для этого требуется качественное расширение логики предикатов в целом? Ряд исследователей этой проблемы идут преимущественно по пути существенного расширения логики предикатов. В частности, одна из интересных попыток решить проблемы в данном направлении предпринята в- монографии Сёрля и Вандервекена по созданию так называемой „иллокутивной логики", одна глава которой представлена в на­стоящем сборнике. Несомненно, что подобная попытка заслужи­вает самого пристального внимания.

В сборнике представлена и статья известного американского логика С. Крипке, работы которого всегда отличает оригиналь­ность постановки вопросов и нестандартность предлагаемых ре­шений. В представленной статье „Загадка контекстов мнения" он подвергает основательному сомнению нашу традиционную практику приписывания мнений (X считает, что...) и непрямого цитирования. Как показывает С. Крипке, возникает неразреши­мый парадокс, когда согласие говорящего относительно Р мы передаем в виде утверждения: „ ...считает, что Р“ (принцип рас­крытия кавычек). Парадокс заключается в том, что, следуя такой практике приписывания мнений, мы способны приписать говоря­щему одновременно два противоречивых мнения.

В конкретном примере „Питер считает, что у Вишневского был музыкальный талант" и „Питер считает, что у Вишневского не было музыкального таланта" противоречивость утверждений возникает тогда, когда имя „Вишневский" обозначает одного и того же человека. Но Питер - и это основа парадокса - может и не знать этой конкретной эмпирической информации, поскольку он может предполагать, что речь идет о совершенно разных лю­дях: в первом случае „Вишневский", действительно, известный музыкант, в то время как во втором имя „Вишневский" ассоции­руется у Питера с политическим деятелем. То, что это один и тот же человек, Питер не знает. В итоге, в соответствии с нашей практикой приписывания мнений, мы приходим к внутренне про­тиворечивому утверждению: „Питер считает, что у Вишневского был музыкальный талант и не было музыкального таланта". Тем самым, по мнению Крипке, наше представление природы контек­стов мнения оказывается далеко не адекватным.

В сборнике читатель найдет также интересные публикации работ известных лингвистов А. Вежбицкой и 3. Вендлера.

Из сделанного краткого обзора видно, что как логика, так и философия языка испытывают в последние пятнадцать - двадцать лет сильное влияние со стороны лингвистики. Не вызывают со­мнения и результаты воздействия логики на лингвистические ис­следования. Вместе с тем существует мощная противоположная тенденция - расхождения в разные стороны этих двух направ­лений. Скажем, вопросы лингвистической прагматики с этой точки зрения весьма далеки от проблем модальной логики. Утрата установившегося единства, хотя и может считаться неизбежным следствием специализации, все же представляет собой закономер­ное явление, за которым должен последовать новый этап сбли­жения логики и лингвистики. Это тем более реально, что база для такого сближения - решение важных практических задач - име­ется.

преобладание функционального (содержательного) подхода к выделению, определению и систематизации категорий языка;

В период господства философской доктрины рационализма (17 - 1‑я половина 19 вв.) была возрож­де­на идея универсальных («всеобщих») грамматик, основанная на убеждении в абсолютном соответ­ствии речи натуральной логике мышления. С. Ш. Дюмарсе писал, что «во всех языках мира существует только один необходимый способ образования смысла при помощи слов». В 1660 в монастыре Пор-Рояль учёными монахами А. Арно и К. Лансло была создана так называемая «Грамматика Пор-Рояля» («Grammaire générale et raisonnée de Port-Royal» ), ставшая образцом такого рода сочинений (см. Универсальные грамматики). Этим грамматикам придавалось прежде всего логико-философское значение (в разработке связанных с языком проблем участвовали философы Дж. Локк, Д. Дидро, Дюмарсе, Г. В. Лейбниц и другие). Категории языка интерпретировались как соответ­ству­ю­щие опреде­лён­ным операциям рассудка: его способности представлять, судить и умозаключать. Членение грамматики иногда получало гносеологическое осмысление. Так, К. С. Аксаков делил грамматику на 3 части: часть I - имя, оно отражает осознание предметов, бытия в покое; ч. II - глагол, он отражает осознание действия, бытия в движении; ч. III - речь (т. е. синтаксис), она отражает осознание жизни в её целостности. Всеобщие грамматики обычно не были последовательно логическими, например в описании формообразования . В этом сказался опыт собственно лингвистических исследований, начатых римскими учёными (Присцианом, Элием Донатом и другими). Однако за основу принималась универсальная модель, составленная из выделенных в латыни грамматических категорий. Влияние логической мысли (в версии аристотелевой формальной логики) было велико в интерпретации категорий синтаксиса. В определении И. И. Давыдова синтаксис «исследует или логические отношения понятий и их выражение, или логические отношения мыслей и их выражение». В дефинициях классов слов указывались не их формаль­ные признаки, а их способность выполнять некоторую синтаксическую функцию. Так, существительные определялись как «слова подлежащего »; в особую группу выделялись слова, приспособленные для выполнения функции сказуемого (Л. Г. Якоб). Предложения анализи­ро­ва­лись по модели суждения (S есть P).

Уже в рамках логического направления 19 в. указывалось на возможность несовпадения категорий логики с категориями грамматики, делающее неадекватным описание конкретных языков по логической модели, а также предпринимались попытки модифицировать логические принципы, сняв их противоречие языковым данным. Ф. И. Буслаев отказался от выделения связки в качестве обяза­тель­но­го компонента структуры предложения. Вместе с тем он ввёл в синтаксический анализ второстепенные члены предложения - дополнения и обстоятельства , не имеющие аналогов в составе суждения. Последовательный пересмотр логических оснований грамматики был начат психо­ло­ги­че­ским направлением 2‑й половины 19 в. Его предметом стал популярный в европейской лингвистике «Организм языка» К. Ф. Беккера (ср. его критику Х. Штейнталем и А. А. Потебнёй).

Критика логических принципов анализа, производимая с разных (формально-грамматических, психологических, типологических и др.) позиций, основывалась на следующих положениях:

далеко не все категории логики имеют языковое соответ­ствие (в языках не отражены важные для логики родо-видовые отношения, различие между истинными и ложными высказываниями и др.);

не все формы языка имеют логическое содержание (так, не все предложения выражают суждение);

число логических и грамматических членов предложения не совпадает, вследствие чего объём логического и грамматического подлежащего и сказуемого различен (логически предложение членится на субъект и предикат, грамматика же выделяет в составе группы подлежащего определения , а в составе группы сказуемого - дополнения и обстоятельства);

логические и грамматические характеристики членов предложения могут не только расходиться, но и инвертироваться; сказуемое может получать функцию логического субъекта, а подлежащее - предиката (см. Актуальное членение предложения);

анализ предложений на основе единой логической модели не позволяет описать реальные синтаксические структуры во всем их разнообразии (особенно неиндо­евро­пей­ских языков), затемняя существующие между разны­ми языками типологические различия и индивидуальные особенности конкретных языков;

логистические описания оставляют невыявленными психологический (эмоциональный, оценочный, волевой) и коммуникативный аспекты речи;

логика не может дать надёжного принципа классификации языковых форм.

Критика логических основ грамматики привела к более чёткому отграничению собственно языковых категорий от категорий логики, что развило технику формального грамматического анализа и выдви­ну­ло на первый план морфологию . Интерес к целостным, законченным единицам речи (предложению, периоду) сменился вниманием к минимальным единицам языка (морфеме , дифференциальным призна­кам, семе). Логические принципы и методы анализа уступили место психологическим, формально-грамматическим, структурным.

В конце 19 и начале 20 вв. в ряде логико-философских школ (преимущественно в рамках неопозитивизма и эмпиризма) началось изучение логического аспекта естественных языков. Представители аналитической философии, или философии анализа (Г. Фреге, Б. Рассел, Л. Витгенштейн, Р. Карнап, Х. Райхенбах и другие), предприняли логический анализ языка науки с целью определения границ истинного знания. Исходя из принципа «недоверия языку» как способу выражения мысли и знания представители этой школы прибегли для обнаружения подлинной логической структуры предложения к универсальной символической записи. Наиболее широко использовалось представление предложения как пропозициональной функции (см. Пропозиция), соответ­ству­ю­щей предикату, от некоторого числа аргументов, соответ­ству­ю­щих именным компонентам предложения. Логический язык включал набор констант: логические связки (∧ - конъюнкция, «и»; ∨ - дизъюнкция, «или»; → или ⊃ - импликация, «если..., то...»; ≡ или ∼ эквивалентность и др.), операторы, в т. ч. кванторы, указание области их действия и др.

Применение искусственного языка логики обнаружило неоднозначность многих предло­же­ний естественных языков. В 60-80‑е гг. 20 в. проблема неоднозначности стала широко обсуждаться в лингвистике.

Философия анализа разработала ряд проблем логической семантики, основными понятиями которой стали понятие сигнификата (интенсионала, смысла) и понятие денотата (экстенсионала, референта). В связи с понятием сигнификата - собственно языкового, виртуального смысла слов и выражений - обсуждались такие проблемы, как синонимия (тождество значения), значимость (или наличие значения), аналитичность предложений (истинность в силу значения, например, в тавтологичных высказываниях), роль смысла субъектного выражения в формировании значения предложения и т. п. В связи с понятием денотата и денотации исследовались проблемы природы именования, виды референции и её механизмы. Важным для логической семантики стало введённое Расселом понятие дескрипций - нарицательных имен и именных выражений, приобретающих способность к референции только в контексте предложения. Дескрипции противопоставлялись Расселом логическим собственным именам , сохраняющим отнесённость к именуемому ими объекту и вне контекста речи. В аналитической философии было положено начало разработке типов контекстов (У. О. Куайн) - интенсиональных, создаваемых глаголами мышления, мнения, знания, модальными выражениями, и экстенсиональных, независимых от субъективного модуса.

Изучая прежде всего язык науки, аналитическая философия не принимала во внимание коммуникативный аспект речи, прагматические условия коммуникации (см. Прагматика) и связанный с ними субъективный фактор. В конце 40‑х гг. 20 в. некоторые представители этого направления (первым - Витгенштейн) указали на недостаточность теории, ограничивающей функции предложения утверждением истинности суждения. Витгенштейн, концепция кото­ро­го легла в основу воззрений лингвистической философии (Г. Райл, П. Гич, П. Ф. Стросон, Дж. Остин и другие), обратился к логическому анализу обыденного языка, наблюдаемого в его повседневном функционировании.

Влияние логико-философских направлений отразилось на развитии теоретического языко­зна­ния в 60-80‑х гг., дополнив круг исследуемых проблем, методику анализа, систему исполь­зу­е­мых понятий и метаязык. В лингвистике определились направления, одно из которых тяготеет к собственно логическому анализу естественного языка, другое изучает логический аспект употребления языка, коммуникации и др. Это последнее сблизилось с социо­лингви­сти­кой и психолингвистикой и практически объединилось с философией обыденного языка, эволюционировавшей в сторону лингвистической проблематики.

• Якоб Л.-Г., Начертание всеобщей грамматики, СПБ, 1812;
• Давыдов И. И., Опыт общесравнительной грамматики русского языка, СПБ, 1852;
• Аксаков К. С., Опыт русской грамматики, М., 1860;
• Балли Ш., Общая лингвистика и вопросы французского языка, пер. с франц., М., 1955;
• Рассел Б., История западной философии, пер. с англ., М., 1959;
• его же , Человеческое познание, [пер. с англ.], М., 1957;
• Витгенштейн Л., Логико-философский трактат, пер. с нем., М., 1958;
• Буслаев Ф. И., Историческая грамматика русского языка, М., 1959;
• Карнап Р., Значение и необходимость, пер. с нем., М., 1959;
• Панфилов В. З., Грамматика и логика, М.-Л., 1963;
• Степанов Ю. С., Современные связи лингвистики и логики, «Вопросы языкознания», 1973, № 4;
• его же , Имена. Предикаты. Предложения, М., 1981;
• Попов П. С., Стяжкин Н. И., Развитие логических идей от античности до эпохи Возрождения, М., 1974;
• Падучева Е. В., О семантике синтаксиса, М., ;
• её же , Высказывание и его соотнесённость с действительностью, М., 1985;
• Арутюнова Н. Д., Логические теории значения, в кн.: Принципы и методы семантических исследований, М., 1976;
• Фреге Г., Смысл и денотат, пер. с нем., «Семиотика и информатика», 1977, в. 8;
• Петров В. В., Проблема указания в языке науки, Новосибирск, 1977;
• История лингвистических учений. Древний мир, Л., 1980;
• НЗЛ, в. 13, Логика и лингвистика, М., 1982;
• История лингвистических учений. Средневековая Европа, Л., 1985;
• Степанов Ю. С., В трёхмерном пространстве языка, М., 1985;
• НЗЛ, в. 18, Логический анализ естественного языка, М., 1986;
• Du Marsais C. Ch ., Logique et principes de grammaire, P., 1879;
• Robins R. H., Ancient and Mediaeval grammatical theory in Europe..., L., 1951;
• Pinborg J., Die Entwicklung der Sprachtheorie im Mittelalter, Kph., ;
• Bursil-Hall G. L., Speculative grammars of the Middle Ages. The doctrine of partes orationis of the Modistae, The Hague - P., 1971;
• Ashworth E. J., Language and logic in the post-medieval period, Dordrecht, 1974;
• La grammaire générale (des modistes aux idéologues), , 1977;
• Hunt R. W., The history of grammar in the Middle Ages, Amst., 1980;
• Coxito A., Lógica, semântica e conhecimento, Coimbra, 1981.